Он взглянул вправо: несколько рядов красно-белых подсвечников и металлический ящик для пожертвований были установлены так, чтобы можно было зажечь свечу и опуститься на колени для молитвы. Риз бросил взгляд на слабо освещенный алтарь, хранящий тело и кровь Христову, и ему вспомнился вкус вина и хруст облатки, которую предлагали по воскресеньям. А еще вспомнился запах дыхания матери — такой же, как и у вина, которое им давали по воскресеньям.
Потолок храма был расписан в светлых пастельных тонах с золотом. Ангелы с трубами, летящие к белым пушистым облакам под самым куполом над алтарем. А над ними яркие, красочные изображения херувимов. Риз обратил внимание на то, как обветшала церковь за десять лет: потолок местами начал осыпаться, краска облезла, да и цвет ковра потускнел — Риз помнил, что раньше он был ярче. Хотя, может быть, в детстве у него просто было больше доверия этому месту.
Три стула и стол с лежащей на нем Библией, которую священник читает на проповеди во время службы. На этих стульях обычно сидели отец Салливан и алтарные прислужники — мальчики и девочки. Для него полагался самый высокий, богато украшенный стул. По обеим сторонам от него два обычных, ничем не примечательных стула, предназначавшиеся его помощникам. Риз вспомнил то ужасное белое облачение, которое приходилось натягивать поверх собственной одежды. Летом в нем было настолько мучительно жарко, что, вне всякого сомнения, можно было упасть в обморок от теплового удара. Один раз он совершил ошибку, пролив на свою робу кровь Христову во время одной из месс. Наказание за этот проступок он не забудет… никогда.
Шепчущие отголоски прошлого угрожали лишить его способности придерживаться намеченного курса и не выйти из себя. Ему хотелось яростно крушить эту церковь, уничтожая всю святость и красоту. То самое место, где человек должен находить покой и утешение, у Риза вызывало чувства боли и презрения.
Он чувствовал опасность.
Но теперь, когда время жатвы пришло, он помучает тех, по чьей вине лишился рассудка. Потому что психическая боль хуже физической. До той роковой ночи его запирали в подвал, били и пинали больше, чем он мог сосчитать. Но призраки того, что обрушивалось на его рассудок, и боль от того, что переносил его бедный разум, были намного хуже физических страданий, которые он ощущал постоянно.
Раздался легкий звук знакомых шагов — решительных и исполненных значимости. При каждом шаге скрипел пол. Риз почти чувствовал как содрогается церковь. Сердце в груди бешено заколотилось, и он снова стал маленьким потерянным мальчиком, которому никто не хотел помочь.
Он перевел взгляд налево — к зловещей исповедальной кабине. Две двери. Две стороны одной истории. Два исхода одной исповеди: первый откроет путь на Небеса, второй направит прямиком в Ад.
Риз поднял взгляд. Отца Салливана перед ним не было — эхо его шагов раздавалось за спиной. Риз попытался расслабить плечи, но напряжение нарастало, и с каждой секундой его мышцы становились все тверже. Как камень. Воздух был таким плотным, хоть топор вешай — вечная загадка, ведь любому должно легко дышаться в доме Господнем. Риз снова взглянул на исповедальню, вспомнив, как раньше он воспринимал истинным сокровищем каждую замысловатую резную фигурку на ней.
Его ноги двигались бесшумно, как у крадущегося к добыче ягуара, хотя на этот раз Риз не был хищником. Он был добычей, как и все остальные много лет назад. Его учили, что в поисках искупления он может пойти к отцу Салливану. Но его искупление было только в руках у девушки — той самой, которую он отпустил. Риз должен был забрать ее с собой. Ему подумалось, что в ту секунду он должен был перехватить ее руку и убедить, что они могут сбежать от общества, промывшего им мозги и заполнившего их пародией на веру, которой на самом деле не существовало. Рен надежно хранит его секреты, но главное — это то, о чем отец Салливан не догадывался.
Риз тоже надежно хранит секреты Рен.
Он ускорил темп, и каблуки его ботинок стучали по полу синхронно с учащающимися ударами сердца. Каждый сантиметр его накачанного тела вспотел так, что прилипла футболка. Это будет последнее прощание. Второе с тех пор. Он еще раз избавит мир от зла, хотя душа, которую он заберет, не попадет в Чистилище, сколько ни молись об этом.
Он отправится в Ад.
Риз позволил легкому смешку сорваться с губ, когда вспомнил, как прибегал к отцу Салливану в поисках мира. Его учили руководствоваться принципами порядочности. Прощения. Хотя в действительности вера во все это его и сгубила.
Он открыл дверь исповедальни и опустился на жесткое деревянное сиденье, чувствуя облегчение и гордость за то, что сдержался и не встал на колени перед той самой скамьей за темной завесой, разделяющей его и то могущество, которое могло бы простить ему его преступления. Шаги продолжали свое шествие по скрипучему полу, пока вторая дверь резко не открылась. За черной вуалевой перегородкой появилась тень — такая знакомая Ризу. Отец Салливан занял свое место на деревянном сиденье по ту сторону ширмы, его лицо частично было скрыто тканью между ним и Ризом. Тяжело дыша, он сложил руки на коленях, словно запыхался, пока дошел до исповедальни.
— Прошло столько времени, Риз. Ты хочешь исповедаться в своих грехах и попросить помиловать тебя за погибших по твоей вине? — строго спросил отец Салливан, вставляя слова между приступами одышки.
Злобная ухмылка расплылась на лице Риза — небритом, неухоженном, грубом и смертельно жестоком на вид.
— Ох, отец Салливан. То же самое я хотел спросить у вас. Молились ли вы Господу об избавлении от боли и грехов?
Дыхание отца Салливана замедлилось, а потом и вовсе остановилось на мгновение, когда слова Риза ужалили его, словно ядовитый паук, парализовав страхом. Отец Салливан был человеком, считающим, что может получить все, что захочет. Его прихожане никогда не откажутся от своих обязательств и не усомнятся в нем. Он сидел, словно приросший к месту, и мысленно отсчитывал секунды: одна, две, три, четыре, пять… — пока, наконец, не набрался смелости ответить.
— Не смей бросать мне вызов, мальчишка! — сказал отец Салливан, находясь на грани оказаться парализованным ужасом от ощущения опасности. Он был уверен, что, сбежав отсюда десять лет назад, Риз присоединится к подонкам общества и, в конце концов, умрет за свои преступления. Но он ошибся. А отец Салливан не любил ошибаться. Ему не нравилось, когда его секреты раскрывались. Совсем не нравилось.
— Мне никто не указ, отец Салливан, — возразил Риз, насмехаясь над мужчиной, сидящим по соседству. — Лучше расскажите мне кое-что, падре. Вы учите слову Божию. Вы рукоположенный католический священник, поклявшийся соблюдать духовные обеты. Когда вы впервые их нарушили? — требовательно спросил Риз властным, но в то же время снисходительным тоном. В этом разговоре главным будет он.
— Мои грехи касаются только меня и Господа. Перед тобой я не в ответе. У меня для этого нет причин. Ты нуждаешься в совете и молитве. Ты нуждаешься в помощи, Риз. — Отец Салливан понимал, что стоит на грани огромного провала — его секреты вот-вот будут раскрыты. Он не мог этого допустить, но не знал, как ему выкрутиться.
— Когда вы впервые нарушили свою первую заповедь? Это случилось до или после того, как моя мать стала вашей алтарницей? Она была первой или пятидесятой?
Отец Салливан почувствовал, как сжалось сердце, угрожая остановиться и прекратить его существование. Ему скоро шестьдесят девять лет, и в ближайшем будущем он планировал уйти на покой. Но его доброе имя очень скоро может оказаться растоптанным. Все рухнет.
— Ты должен отречься от своего безумия. Это грех. Исповедайся служителю Господа и помолись об искуплении, Риз. Молись о прощении. Молись, чтобы Господь простил ложь, льющуюся из твоего рта. — Немного придя в себя, отец Салливан изо всех сил старался не заикаться.
Риз отвернулся и склонил голову на плечо, озадаченный этим ответом. Пожалуй, отец Салливан страдал от безумия так же, как и он сам, и, веря в собственные бредовые идеи, считал свое преступление нормальным деянием. Риз, по крайней мере, знал, что тот ошибается. Он отправится в Ад. Риз уже давно это для себя решил. Но, прежде чем получить известия о Рен, ему нужно было услышать все самому. Ему нужно было, чтобы сам мученик вслух признал, что он, отец Салливан, и есть тот самый человек, ответственный за окончательное падение потерянного мальчика Риза О'Брайена. Он всегда был ничьим. Мужчина, за которого его мать вышла замуж и которого он «считал» своим отцом, женился на ней по принуждению. Примерный католик, который помог бы ей исправиться. Церковь заставила его сделать это. И у него не возникло с этим проблем, но после появления на свет Риза, Джулианна стала сама не своя и потянулась к бутылке. Вино стало ее единственной любовью. Для Риза же любви не нашлось. В пьяном оцепенении Джулианна часто взывала к Лэнгстону Салливану, а однажды ночью она умоляла его стать отцом для ее сына. Кусочки мозаики, которую усердно пытался собрать Риз, встали на свои места. Настало время выпустить тайну на свободу.