Она.
Рен.
А мужчина, лежащий на алтаре, владел секретами, которые Ризу необходимо было знать. Как сильно ему хотелось прижать лезвие к его шее и наблюдать, как расходится под ним дряблая старческая кожа, выпуская восхитительного темно-красного цвета кровь — единственное подтверждение жизни, такой бессмысленной и тлетворной.
С разбитых губ отца Салливана слетел слабый стон. Риз склонил голову и внимательно наблюдал, изо всех сил стараясь не расхохотаться, словно помешанный псих, как отец Салливан старается ухватиться за белую ткань. Риз не смог сдержаться, и с его потрескавшихся губ сорвался смех. Инстинктивно он поднес ко рту своего самого преданного советчика — свой нож — чтобы заставить умолкнуть собственное безумие. Это было похоже на проявление любви в самой ужасной манере. Он все сильнее прижимал клинок к губам, наслаждаясь небольшой болью, пока не почувствовал жидкость с металлическим привкусом, которым не переставал восхищаться на протяжении долгих лет. Отдернув нож, Риз увидел, что тот окрасился его кровью. Риз снова рассмеялся, потому что всегда находил это забавным. Оторвав взгляд от ножа, он подошел к отцу Салливану и наблюдал за его бесполезными попытками укрыться хоть чем-нибудь — неважно, чем — лишь бы почувствовать себя в безопасности. Какая ирония для человека: лежать на самом священном месте храма — на том самом, стоя у которого он принимал поклонение людей… — и молить об избавлении от боли. Теперь настала его очередь.
— Вы готовы молить об избавлении от своей боли, отец Салливан? — спросил Риз, подходя, наконец, к возвышению алтаря и глядя на жалкое выражение лица священника. Ему не терпелось изменить это — уничтожить в нем чувство жалости к себе и вселить ужас. В конце концов, это будет сродни мести. Око за око.
Риз готов был избавиться от всего, что в нем было от этого старика, и добраться до чего-то своего, и только своего. Раньше у него никогда не было возможности завести домашнее животное, но сейчас Риз почему-то был уверен: он сможет убедить ее, что она тоже хочет этого. Как бы то ни было, он понимал, что будет решать проблемы по мере их поступления.
— Отец Салливан, что гласит Второзаконие 22:27?
Глаза отца Салливана снова наполнились слезами, и это сильно разозлило Риза. Охваченный гневом и следуя привычке, он занес нож над головой священника, словно готовясь нанести смертельный удар, но сдержался. Он погубит его жизнь, оставив в живых. Чтобы все могли видеть: именно он стоит за чередой загубленных жизней.
— Черт возьми, отвечай мне! — закричал Риз, понимая, что теряет терпение.
— Ибо встретился он с нею в поле, и хотя отроковица обрученная кричала, некому было спасти ее.
— Как ты взял ее, отец Салливан? Как ты убил ее дух?
Отец Салливан закрыл лицо руками — то ли от страха, то ли от стыда, Риз был не уверен. К тому же, ему было все равно. Злобно выругавшись, он прижал нож к запястьям старика и начал резать их достаточно сильно, чтобы тот почувствовал боль. Отец Салливан вскрикнул, убрал от лица руки и положил их вдоль тела, не дожидаясь очередного приказа Риза. К этой секунде святой отец дрожал уже всем телом, из глаз продолжали течь слезы, но Риз был уверен, что все это игра. На самом деле, ему было его совсем не жаль. Людей вроде отца Салливана не заботит никто, кроме самих себя. Он слишком многим сломал жизнь. И осколки этих жизней уже никогда не склеить.
— Она плакала, когда ты трахал ее, лишая девственности? — выкрикнул Риз, и его низкий голос громким эхом разнесся по пустой церкви.
А отец Салливан продолжал молить бесполезного Бога за себя, а не за тех, кому причинил боль.
— Она просила тебя дать ей немного твоей любви, когда сказала, что ждет ребенка? — продолжил Риз, отвешивая священнику звонкую пощечину.
Их взгляды встретились, и в этот момент взаимная ненависть стала еще сильнее, чем раньше. Отец Салливан не скрывал своего презрения — его губы скривились, а недавно еще плачущие глаза были полны мучительного отвращения. Он плюнул Ризу в лицо.
— Нет. Я хотел, чтобы она избавилась от тебя, сделав аборт. Когда она этого не сделала, я просто заставил ее трахаться с молодым алтарником у меня на глазах… Я знал, что она ему нравится, и он получил большое удовольствие. Твоя мать кричала, как шлюха — кем, собственно, и была, — но все равно кончила.
Рассудок покинул Риза, и реальность, когда-то окружавшая его, исчезла. Он перестал видеть что-то вокруг, тьма заволокла взор, снова угрожая сделать его слабым, но у Риза не было шанса — темная сторона всегда одерживала верх. Погружение в полный мрак было всего лишь вопросом времени.
Риз пришел в себя от сотрясавшей его дрожи. Это был не легкий озноб, как от зимнего холода, а дрожь, которая пробирала до самых костей. Он слышал, как стучат его зубы, а в суставах обеих рук ощущалась странная боль. Глаза все еще были закрыты, но Риз был в сознании. Он через многое прошел, но в эту секунду до ужаса боялся поднять веки и посмотреть на то, что его окружает. Он умирает? Его ранил человек, которого он планировал отпустить? Может, он уже на пути в Ад — в свое заслуженное место? Нет! Он еще не использовал свой шанс получить от нее прощение. Это все, что ему нужно, прежде чем он попрощается с миром.
Он чувствовал под своим изможденным телом холодные скрипучие доски. Риз максимально напряг слух, чтобы услышать хоть что-нибудь — все равно что. Огни преисподней зловеще вспыхивали в глазах. Ничего. Абсолютная тишина. А потом… он услышал звук включившегося старого кондиционера.
Его тело снова задрожало, но он мысленно приказал себе продолжать бороться — другого выбора нет. С четырнадцати лет он мог полагаться только на себя, живя той жизнью, которую остальные считали настоящей. Но это было не так, потому что она не такая, какой кажется. Он был готов отказаться от всего, независимо от того, к каким последствиям приведет его выбор, лишь бы добраться до нее.
Наконец, он открыл глаза. Ему в лицо смотрели ангелы с церковного купола. Риз резко вдохнул, и его желудок непроизвольно заурчал в ответ на насыщенный запах крови, заполнивший его ноздри. Он почувствовал, что все тело, включая лицо, было покрыто чем-то липким. Лизнув свои потрескавшиеся губы, он ощутил на языке приветственный вкус, которым так восхищался.
Кровь.
Подняв обе руки, он увидел, что они покрыты ярко-красным.
Молись об избавлении от боли…
Смой с себя все грехи…
Риз сел ровно. Боль во всем теле говорила о том, что он учинил здесь жуткое побоище. Он с трудом сглотнул и попытался найти разумное объяснение своим ощущениям, но не мог. С головы до ног он был покрыт красным — цветом, доводившим его до крайней степени безумия и похоти.
Риз стоял, боясь повернуться к алтарю и взглянуть на то, что сделал, но его тело подчинялось своим собственным правилам. Риз обернулся. Свидетелем такой картины он еще не был никогда. Он резко выдохнул — то ли потрясенный открывшимся его взору видом, то ли испытав облегчение.
990 Хармони-уэй
990 Хармони-уэй
990 Хармони-уэй
990 Хармони-уэй
990 Хармони-уэй
Адрес был написан кровью повсюду — десятки раз — вокруг стула, на котором обычно сидел отец Салливан. Его неподвижное тело, вернее, то, что от него осталось, лежало на возвышении алтаря. Риз пытался сдержать свое обещание, но отец Салливан сам толкнул его во мрак. Он сам напросился, чтобы плохой мальчик вышел поиграть. Возможно, Лэнгстона Салливана встретил заслуженный Ад.