Были еще какие-то театральные режиссеры, с которыми он общался, которые вызывали у него интерес, но это уже находилось за пределами моего непосредственного опыта. Он рассказывал мне, что у него есть идея по-своему выстроить и поставить шекспировские хроники. Ничего не вышло, но он был увлечен этой мыслью, этой идеей, и, мне кажется, она подтолкнула его написать пьесы «Детоубийца» и «На крестцах», которыми он занимался последние годы, – своего рода исторические хроники русской жизни. Все-таки это получились пьесы для чтения – спектакли, поставленные по «Детоубийце», не очень радовали.
После неудачи в «Новом мире» я решил попытать счастья с рассказом Горенштейна «Дом с башенкой» в «Юности». Некоторые зацепки для этого у меня были. Я хорошо знал сотрудников этого не так давно возникшего журнала. Дело в том, что они до того, как получили помещение для редакции на Поварской, размещались в одной комнате у нас в «Литературке», где я тогда работал. И вместе с нами кормились нехитрой снедью: бутербродами, кофе и чаем – в общем редакционном буфете. А это, что бы на сей «приземленный счет» ни говорили, как-то влияет и на возникающие литературные отношения. Прозой в «Юности» занималась Мария Лазаревна Озерова (для меня она была не только буфетной знакомой, ее муж Виталий Михайлович Озеров стал главным редактором журнала «Вопросы литературы», где я работал после того, как по указанию заведующего отделом культуры ЦК Поликарпова, который ни разу меня в глаза не видел, меня выставили из «Литературки»). Потом так случилось, что мне пришлось иметь дело с Полевым, который сменил Катаева на посту главного редактора «Юности». На «Мосфильме» (где я был членом сценарно-редакционной коллегии творческого объединения писателей и кинематографистов) меня попросили стать редактором фильма, который снимал режиссер Дамир Вятич-Бережных. Сложились внутри этого киношного «треугольника» (автор экранизируемого произведения – режиссер – редактор) такие отношения, что мне казалось, что к моим замечаниям и советам Борис Николаевич относился с более доброжелательным вниманием, чем к соображениям режиссера. И я самонадеянно подумал, что моя рекомендация «Дома с башенкой» может быть для Полевого не лишней. Что было в действительности, не знаю, не выяснял. Фридриху же в редакции рассказали, что рассказ решил печатать Полевой, не посчитавшийся с мнением ответственного секретаря, который был против публикации. «Дом с башенкой» был напечатан в шестом номере «Юности» в 1964 году. Внимательные читатели рассказ заметили – он явно выделялся. Напрашивается строчка из Бориса Слуцкого, ставшая почти присловьем: «Широко известен в узких кругах». Но в данном случае она не годится: тогда «Юность», как и «Новый мир», были не «узким кругом», а самыми популярными, самыми читаемыми журналами. Потом – а годы уже прошли немалые, – когда в разговорах о литературе всплывало имя Горенштейна, кто-нибудь непременно вспоминал: «А это автор „Дома с башенкой“, который был напечатан в „Юности“...» Фридрих особых восторгов не выражал, но, кажется, был рад публикации «Дома с башенкой» – во всяком случае, преподнес мне номер журнала с дарственной надписью.
Во время учебы на сценарных курсах у Фридриха не возникло контактов с литераторами-сокурсниками, хотя среди них были и умные, интересные люди (назову для примера Алеся Адамовича, с которым меня связывали долголетние дружеские отношения). Думаю, что это происходило в немалой степени потому, что он ощущал себя и вел себя с ними как посторонний, как одиночка на отшибе жизни...
Я бы мог сказать об этом в более мягких выражениях, но сам он не раз говорил мне (и писал в своей берлинской публицистике) о своей жизненной и литературной позиции, используя более резкие слова.
Как ни странно, на него обратили внимание, его оценили молодые режиссеры, которые очень быстро на наших глазах стали известными, а Андрея Тарковского не за горами вообще ждала мировая слава.
По сценарию Горенштейна Али Хамраев поставил «Седьмую пулю», по сценарию, написанному Горенштейном в соавторстве с Андреем Кончаловским, Никита Михалков снял «Рабу любви».