— Когда будешь готов, Бек.
Значит, самый злой из них — Бек. Я сохраняю эту информацию, запоминая ее. Это имя даже звучит неприятно, совсем как он сам.
— Сейчас мы выходим, — говорит Ваза остальным. — До нашей деревни рукой подать. Не более чем на несколько часов. Держитесь поближе к нам, и вы не пострадаете.
— Вы побьете нас, если мы не сможем угнаться за вами? — кричит кто-то.
Ваза выглядит шокированным.
— Нет, я имел в виду, что так дикие животные не причинят вам вреда.
— Здесь водятся дикие животные? — Кто-то еще издает полуприкрик, и все они прижимаются ближе к Гейл.
— Успокойтесь, — говорит им Гейл. — Они не стали бы покупать кучу человеческих рабов только для того, чтобы скормить нас медведям или что-то в этом роде. Как он и сказал, просто держись поближе. — Она игнорирует взгляд, полный явного удовольствия, которым Ваза одаривает ее, и жестом указывает на остальных. — Для нас это большие перемены. Мне жаль. Теперь мы будем вести себя тихо и повиноваться.
Ваза неуверенно кивает и смотрит на Бека.
— Давай покинем это место, — говорит мой мрачный похититель. — Я больше не хочу здесь находиться.
Затем двери открываются, и жестокий ветер снова врывается внутрь, лишая меня дыхания. Остальные визжат от холода, но тот, кто держит меня, не обращает на них внимания. Он делает шаг вперед, на солнечный свет.
И я снова вижу солнца. Небо прекрасного бледно-голубого цвета, усеянное облаками, а солнца маленькие и далекие, но они есть.
Вид их делает меня такой счастливой.
БЕК
Это мягкий день с хорошей погодой, но новые люди визжат, дрожат и скулят, как будто это самый холодный день в суровом сезоне. Я напоминаю себе, что у них нет кхая, чтобы согреть их. Я напоминаю себе, что они провели много времени в слишком теплой пещере-корабле с трусливыми Траканом и Кап-таном. Вот почему они не любят холод и ведут себя так, как будто он их убивает.
Но все равно неприятно слышать их жалобы.
Та, что в моих объятиях, молчит. Она — единственная. Даже Чейл, их лидер, пожаловалась Вазе на холод. Та, что у меня на руках, так тиха, что только постоянная дрожь ее маленького тельца говорит мне о том, что она жива. Она, из всех женщин, имеет право жаловаться, но она ничего не говорит, держа свои слова при себе. Возможно, она все еще отходит от ошейника.
Наверняка. Я все еще в ярости. Огонь моего гнева все еще горит глубоко в моем животе. Пройдет много лун, прежде чем он покинет меня. Женщине никогда, ни в коем случае нельзя причинять вред. Когда-либо.
Вот почему мне все равно, что большой корабль-пещера снова улетит, не попрощавшись. Я наблюдаю за происходящим с холодком в животе и смесью гнева и радости в сердце. Мне все равно, увижу ли я когда-нибудь снова Тракана или Кап-тана. Я наблюдаю, как корабль поднимается из снега и взмывает в небо так, как не летает ни одна птица, а затем исчезает в небесах.
И я рад этому. Люди здесь, и они с нами.
На ходу я изучаю молчаливую. Грязное облако ее гривы заставляет ее голову казаться больше, чем она есть на самом деле. Всякий раз, когда она выглядывает из-под нее, я не вижу ничего, кроме глаз. По-моему, она слишком худая, ее фигура более тонкая, чем у Фарли в молодые годы, и такая легкая, что я задаюсь вопросом, весит ли Эревэр больше.
Однако она свирепая. Я помню, как она царапалась и лягалась, когда я схватил ее. Не имело значения, что ей было больно — она все равно атаковала. Я испытываю невольное уважение к этому маленькому человеку… даже если от нее так ужасно пахнет, что у меня слезятся глаза от ее запаха. Она поднимает на меня взгляд, и выражение ее лица ничего не выражает, но я думаю, что я ей не нравлюсь. Я чувствую это. Иногда в ее странных человеческих глазах мелькает такое выражение, как будто она выхватила бы у меня из-за пояса нож и выпотрошила бы меня, если бы представился шанс.
И я нахожу это… забавным. Это гораздо лучше, чем плакать.
К тому времени, как мы добираемся до долины, остальные идут медленно, жалуясь на холод, ветер, воздух, снег, на все подряд. Ваза бесконечно терпелив, но я стискиваю зубы при каждом новом слове. У меня не хватает на это терпения. Я терпеливый охотник… но не тогда, когда дело доходит до нытья.
Поэтому я испытываю облегчение, когда в поле зрения появляется длинная тень ущелья и подъемник на его краю, который мы используем для подъема и спуска вниз.
Я испытываю меньшее облегчение, когда он двигается и появляются Лиз и ее пара Рáхош. У них за плечами висят луки, а их вещмешков с собой нет. Значит, охотились. Я проклинаю тот момент, когда это произошло, потому что у Лиз длинный язык. Сначала я хотел пойти прямо к вождю, чтобы объясниться. Теперь у меня не будет такого шанса.