— Спроси мой ботинок, хочет ли он, чтобы его бросили в огонь.
Челюсть Бека сжимается, и он смотрит на пламя, не отвечая мне.
— Спроси, — твердо повторяю я.
— Ты не ботинок…
— Просто спроси об этом.
Его ноздри раздуваются, и он бросает на меня сердитый взгляд, а затем снова опускает взгляд на мой ботинок.
— Он не может ответить, Эл-ли. Это ботинок.
— Верно. Это вещь. Он не может принять решение. Он принадлежит тебе, и поэтому, если ты решаешь, что хочешь взять его и бросить в огонь, ты можешь это сделать, и никому не будет до этого дела. Это так работает. — Я указываю на себя жестом. — А теперь спроси меня, хочу ли я, чтобы меня забрали с Земли.
— Эл-ли…
— Спроси меня, хочу ли я оставить свою семью и друзей позади. Спроси меня, хочу ли я жить в клетке, где кто-то может кормить меня плохой едой, или выпороть, или надеть на меня ошейник только потому, что я вещь. Я — вещь, которая не имеет значения. — Я так зла, что меня трясет. Все мое тело дрожит. Мне нужно, чтобы он понял это. Чтобы по-настоящему, по-настоящему понял это. — Спроси меня, хотела ли я прилететь на эту планету.
Он отшатывается, как от удара. Его рука тянется к груди, потирая там твердую пластину. Его кхай напевает — мой тоже, — но выражение его лица страдальческое.
— Тебя бы здесь не было? Со мной?
— У меня не было выбора, Бек. Ни у кого не было. Ни у меня, ни у Саммер, ни у Гейл, ни у Кейт, ни у Брук. Ни у кого. У нас не было выбора, потому что для людей, которые нас украли, мы значили так же мало, как этот ботинок.
Бек смотрит на ботинок у себя на коленях, а потом снова на меня. Выражение его недоверчивое.
— Ты не знаешь, на что это похоже, — шепчу я. — Каждый день небезопасно. Каждый день мне страшно. Каждый день никакого контроля, ничего. Я передавалась от одного владельца к другому. Ты не знаешь, на что это похоже. — Горячая слеза скатывается по моей щеке. Дерьмо. Я смахиваю их, потому что не хочу плакать. Никто не заставит меня плакать.
— Тогда покажи мне, — тихо говорит Бек. — Покажи мне, на что это похоже.
Глава 11
БЕК
Ее слезы причиняют мне боль. Обычно я чувствую разочарование и досаду, когда вижу плачущую женщину.
Но моя Эл-ли? Моя сильная, храбрая Эл-ли? Это… больно.
Моя Эл-ли выплевывает в меня слова, быстро и яростно, и ясно, что она сердита. Больше чем сердита — горько расстроена. Ей нужно, чтобы я понял это, и я пытаюсь, но я не могу охватить своими мыслями тот факт, что с человеком могли бы так обращаться. Что ее желания будут проигнорированы. Я думал, что Шорши и остальные…
А потом я делаю паузу, потому что не придавал этому особого значения. Они всегда казались такими счастливыми, и я завидовал им и их парам. Но теперь я вспоминаю, как Салух говорил, что Ти-фа-ни снятся плохие сны. И я помню, как Клэр всегда плакала, когда впервые появились люди. Тогда я был нетерпелив с ней, думая, что она слабая.
Но теперь я задаюсь вопросом. Было ли ей больно и страшно? А я не понимал и был жесток с ней.
У меня скручивает желудок.
— Т-ты хочешь, чтобы я тебе показала? — заикается Эл-ли. — Каково это — быть рабом?
Я киваю.
— Покажи мне. Заставь меня понять.
Она сглатывает, и по выражению ее лица становится ясно, что она обдумывает мои слова.
— Если ты мой раб, — медленно начинает она, — ты должен делать то, что я говорю. Ты для меня не больше, чем этот ботинок. — Она снова указывает на него. — Если ты не сделаешь, как я говорю, ты получишь шоковый ошейник.
Шокового ошейника нет, но я понимаю, о чем она говорит. Я должен поставить себя на ее место, думать о себе так, как если бы я был ею, порабощенным. Я киваю. Я готов. Я хочу понять.
Эл-ли изучает меня.
— Встань. Снимай свою одежду. Рабам не выдают одежду.
Я колеблюсь. Она великолепна в своей ярости — даже если в данный момент мои чувства смешаны, — и мой член пробудился к жизни просто при мысли о том, чтобы раздеться по ее приказу.
— Электрошоковый ошейник, — ровным голосом произносит она.
— А? Дай мне минутку подумать.
— Ты раб. Тебе не нужно думать. Теперь встань. Раздевайся. — Ее слова холодны.
Я начинаю злиться, но вспоминаю боль в ее глазах. Расстроенный, я вскакиваю на ноги и начинаю стаскивать с себя одежду. Когда моя набедренная повязка падает на пол, и я остаюсь голым, я выпрямляюсь. Я не хочу, чтобы она боялась моего члена или того факта, что он твердый. Я хочу заверить ее, что никогда не прикоснусь к ней, пока она не попросит об этом.
Но она лишь окидывает меня равнодушным взглядом.
— Сделай мне чай.