Собран зарыдал. Кожа, те ее участки, что не были покрыты щетиной, отошла вместе с шарфом. Покрытый струпьями кончик носа онемел, однако запах жареного мяса Собран учуял. Кто-то помог сесть, дал в руки нож с насаженным на него жирным ломтем говядины.
— Счастливчик! — послышался голос сержанта-канонира. — Я приберег для тебя еды. А вот Кальман умер. Мы вынесли его тело наружу вместе с остальными: Леборд и Анри Типу.
Собран хотел скорбеть по другу, но видел перед собой лишь кусок мяса. Есть не хотелось, однако пища…
— Я уже видал такое, — говорил сержант, — когда люди добираются до убежища и там умирают. Ешь, Жодо.
И Собран откусил краешек кровавого мяса.
1813
VINAIGRE[7]
Душеприказчик своего друга, а теперь и владелец виноградников на двух южных склонах (ибо Жодо-старший, как и Батист Кальман, преставился и покоился на погосте в трех милях от дома, а друг Собрана — в сырой земле под Вильно), Собран Жодо спустя неделю после летнего солнцестояния пришел на гребень холма, более не деливший его имение на две части. Лицом он повернулся прямо к луне, чтобы шрамы не мешали ангелу узнать его.
Прилетев, ангел встал между луной и Собраном.
— Посмотри на меня, — велел юноша.
— Мороз и лед? — мягким и любопытным голосом спросил ангел.
— Почему ты не сказал мне оставаться дома?
— Я не даю советов.
— Но в первую нашу встречу давал. Посоветовал мне жениться на Селесте.
Какое-то время ангел сохранял неподвижность, затем слегка наклонил голову и произнес:
— Мне так не показалось.
— Ты говорил, что будешь пить за мой брак.
— Но ведь я ничего не предсказывал.
— Все эти годы случались моменты, когда я думал, будто ты со мной. Но то были неподходящие моменты, неподходящие, чтобы поминать хранителя.
Ангел не обратил на эту речь внимания, будто вообще не слышал. Он продолжил обычным ровным голосом, произнося краткие фразы, разбавив их совсем малой долей надменности:
— Два года, что тебя не было, я приходил в условленную ночь. Один раз шел дождь, и я прошел к тебе в дом. Заглянул на кухню поглядеть на свое отражение в начищенных медных кастрюлях твоей супруги. Видел целый табун игрушечных лошадок — вороных, сивых, бурых. Их сделала твоя дочурка из папиных носков. Твое отсутствие породило стольких лошадей.
— Зачем ты приходишь сюда?
— Обещал.
— Я освободил тебя от обещания.
— Я обещался не тебе.
Собран, уязвленный и не в силах поднять руку на ангела — ни в гневе, ни чтобы просить помощи, упал на колени. Но вот стыд заставил его перешагнуть барьер. Он подался вперед и коснулся гладких на ощупь ступней ангела.
— Я пил и спал со шлюхами, — признался Собран, — Воровал — у живых и мертвых. Мой друг Батист погиб, а я получил с этого выгоду. Моя дочь Сабина меня забыла, а младшая, Николетта, вообще не знает отца. Я хотел лечь рядом с женой на кровать, а дочь ревела и не пускала меня.
Одна нога под рукой Собрана пошевелилась. Он прекратил рыдать и выпрямился. Действительно, ангел постукивал ногой.
— Разумеется, я насмехаюсь, — проговорил ангел, глядя на свою ногу, — над подобным проявлением нетерпеливости, ибо мне нетерпеливость не подобает, как и ношение часов. Ты должен обо всем мне рассказать: о боях за Тироль, о Бородинском сражении. Как погиб твой друг. О ранах, нанесенных тебе и тобою. Поговори со мной — я не невинен и не глух.
— Я должен сказать одно: эти встречи ты обещал, — мрачно произнес Собран.
— Так, значит, в эти два года ты нарушал обещание со своей стороны?
Тут Собран кое-что понял:
— Получается, ты только предположил, что мы с Селестой поженимся?
Ангел не ответил.
Собран поднялся на ноги, заметив, что ангел не так уж и высок, да к тому же куда худее, чем юноше казалось в прошлые разы.
— Ты говорил со мной так, будто знал, что для меня лучше.
— Разве оно так не выходило?
— Мой друг погиб.
— Он ушел до тебя…
Ангел напоминал Собрану, что Батист сейчас на Небесах, и виноделу захотелось ударить его. Собран замахнулся, но ангел инстинктивно уклонился. Вышло так, что его лицо попало в лунный свет, и красота небесного создания словно воздвигла барьер, за который уже не могли проникнуть ни жестокость, ни доброта.
— Батист, — продолжил ангел голосом, полным холодного презрения, — ушел на войну до тебя. Он умер бы в любом случае. И разве Селеста не хорошая жена? Разве ты более не желаешь свою супругу?