- Точно-точно! - подхватил оказавшийся тут Эрон, - дуэтом, дуэтом, пожалуйста...
И когда Таня, слегка откашлявшись, попробовала голос, Эрон крикнул куда-то в глубь гостиной:
- Колин, Колин, подойди к нам сюда, ты хотел на это посмотреть...
И они спели.
Они спели "Яблоньку". Причем спели так, как будто репетировали вчера весь день. Гриша даже знал два куплета на цыганском, и спел их один своим мягким, словно черный бархат, баритоном.
Спели "Шумэн-шумэн" по-цыгански, Гриша прекрасно подтягивал вторым голосом, а когда он сыграл сложное, исполненное звучными пас сажами гитарное соло, Таня не удержалась и прошлась цыганочкой по вмиг освободившемуся проходу.
Все их обступили. Обступили и хлопали в такт Гришиным аккордам.
- Ай да Таня Розен, ай да молодец, - громче всех хлопал Колин Фитцсиммонс, - с такой актрисой разве мы не снимем приличный фильм? обернувшись к какому-то важному мужчине громко, чтобы все слышали, спросил он...
* * *
Их первая ночь была прекрасна.
Но она все же поплакала.
Поплакала, прошептав сама себе: "Прости меня, прости меня, мой ослик! Прости меня, Пашка..."
А когда они завтракали с Гришей, завтракали в постели в его номере, Гриша вдруг предложил ей записаться на студии "Юнайтед Артистс".
- Давай запишем альбом цыганских романсов!
- С тобой - все что угодно, - сказала Таня и снова раскрыла ему свои объятия.
Леди Морвен - Гейл Блитс
Морвен-хаус, Лондон, Великобритания
Март 1996
Интересным образом на смерть лорда Морвена отреагировал журнал "Форбс". Американец Дэвид Лоусон, экстравагантный секретарь короля Иллюминатов, который достался Тане в наследство вместе со всем движимым и недвижимым, во время утреннего доклада сообщил, что "Форбс" включил ее, леди Морвен, в десятку самых богатых женщин Англии. Сразу на почетное шестое место, между госпожой Аль-Файед и принцессой Анной.
- Боюсь, это нескромно, - сказала Татьяна Лоусону.
- Увы, мадам, но это теперь неотъемлемая компонента вашего имиджа, ответил Лоусон с легким поклоном головы, - таковы неизбежные издержки гласности в демократическом обществе, мадам...
Татьяна фыркнула и укорила Лоусона в том, что он говорит банальности... Но журнал взяла, и несколько раз внимательно просмотрела форбсовские чарты вдоль и поперек.
Отметила в списке мировых лидеров знакомые фамилии людей из Ордена... Петти, Макмиллан, Хаммонд, Джейкоб Цорес...
Обратила внимание на впервые появившиеся в списках русские имена... Тополинский, Черновыдрин...
Но каков Гейл Блитс!
Он обогнал их всех и стоит на первой позиции.
"Наверное, это нехорошо", - подумала Татьяна и, резким, почти каратистским движением хлопнув ладошкой по рычажку сигарных ножниц, закурила длинную ароматную "Ромео и Джульетту"...
Разбирая почту, Лоусон напомнил ей, что целесообразно было бы откликнуться на приглашение и посетить благотворительную выставку Королевского общества садоводов, потому что там обязательно будут и Королева-мать, и сама Председательница общества - королева Елизавета. У леди Морвен появится прекрасный повод напомнить Ее Величеству о намерении покойного тринадцатого лорда и Кавалера орденов Подвязки и МБИ участвовать во вновь создаваемых благотворительных фондах Ее Величества...
- Увы, Лоусон, боюсь, это выглядело бы некорректно, ведь мы все еще в трауре.
Ох уж этот траур...
Хотя черные шляпки с вуальками от Нина Риччи ей были очень к лицу.
Таня не без удовольствия целых три дня потом разглядывала фотографии похорон, опубликованные и в "Ньюсуик", и в "Сан" и в "Пари-Матч", где крупным планом из-под черной вуали видны только бледная щека и подбородок... Белая-белая кожа... И красные-красные губы самой ярко-красной помады! Черное, белое и красное!..
И желтые розы, которые так изысканно смотрятся на черном...
На выставке будет море желтых роз...
Ах, и все-таки она женщина! Ей оч-чень хотелось поехать на выставку. Как маленькой девочке хотелось когда-то поехать в парк и покататься на карусели...
- А что, Лоусон, - спросила Татьяна, - ко дню Дерби мы еще будем в трауре?
Лоусон поглядел в календарь, беззвучно пошевелил губами и утвердительно кивнул:
- Да, мадам, все еще будем...
- Ах! - тягостно вздохнула леди Морвен, - и на скачки в Эскоте мы тоже не поедем!
И не то чтобы ей нужны были скачки, просто хотелось на люди, в суету, хоть на несколько часов избавиться от гнетущего одиночества.
Ах, как она теперь была одинока!
Родители?
Мамочка Адочка, насколько известно, все еще хороша, несмотря на свои шестьдесят пять, по-прежнему беззаботна и убеждена, что ежемесячные две тысячи долларов ей выплачивает ваучерный фонд "Августина".
Тот, кто по документам числился ее отцом, академик Захаржевский Всеволод Иванович, семь лет назад скончался в глубокой старости и глубочайшем маразме. Про истинного отца Таня в свое время не спросила, а теперь поздно - мать, как и все, кроме немногих посвященных, убеждена, что ее самой давно нет в живых.
Брат Никита? Одно название, что брат, а так... Да и брат-то наполовину условный.
Павел, когда-то любимый муж? Твердый, цельный, прозрачный, как его любимые алмазы, - и вчистую проигранный ею судьбе-злодейке. А был ли шанс сохранить его? Не было... Наверное, так оно и лучше, какая у них могла бы быть общая жизнь, с их-то несовместимыми векторами? Зато теперь он определенно счастлив, достаточно вспомнить, каким взглядом он смотрел на ту, другую Татьяну, тогда, в аэропорту, после...
А вот этого лучше не вспоминать. Но и забывать нельзя.
Нюта? Нюточка-разлучница? Девочка не может не знать, что Татьяна Ларина - не родная мать ей, с Павлом бывшая Ванькина жена сошлась всяко позже того, как нынешняя леди Морвен стала на время миссис Дарлинг, Нютка тогда была уже в сознательном возрасте. Но что знает она про свою родную мать? Скорее всего, ничего... Взрослая, двадцатый пошел... "Нюточка, где ты, доченька моя, кровиночка? Где ты теперь? Хоть и не умею молиться, а за тебя помолилась бы, да только вряд ли молитвы мои будут услышаны..."
Нил-Ро?
Как же он мал!
Как же он недосягаем!
И наконец...
Это имя она не произнесла даже про себя.
Единственный, желанный... Отвергший ее любовь и отобравший самое дорогое...