— Нет! — остановил Соловьёва Гоша. — Качалов — лишь исполнитель. Меня интересует только Герцензон!
Едва Соловьёв вышел из кабинета, Гоша набрал номер Герцензона:
— Иван Адамович. Я согласен. Теперь уже точно. В воскресение, в пятнадцать. На вашем поле.
Глава седьмая. Убить Герцензона!
27 октября 2002 года
Зера с Нюшей и Боником резвились на детской площадке. Жёлтый теннисный мячик прыгал по траве, и все трое мчались за ним вприпрыжку. Побеждал всякий раз Боник, неохотно отпуская добычу, которой вновь предстояли новые скачки. Наконец, Зере удалось первой схватить обмусоленный мячик, угодивший в кусты. Радостный крик, похожий на воинственный клич индейцев, огласил, казалось, всё Глухово.
Гоша, натягивая красную спортивную куртку, наблюдал за шумной троицей из окна кабинета.
Часы над камином показывали уже половину третьего. Пора было собираться.
Гоша выудил из угла между стеной и книжным шкафом бэг с клюшками для гольфа, к которому уже больше года даже не прикасался. Клюшки глухо звякнули.
Не так давно, недели три назад, Гоша встретил Герцензона в коридоре третьего, вице–премьерского этажа Белого дома. Иван Адамович грустно посетовал в тот раз, что ушли в прошлое их былые сражения на герцензоновском поле.
— Вы ещё не забыли, Георгий Валентинович, с какого конца держать клюшку?
Гоша тогда отмахнулся, но Герцензон был настойчив:
— Это нечестно, Георгий Валентинович. За мной — матч–реванш. Ведь в последний раз вы разгромили меня подчистую! Вы просто обязаны мне последнюю партию. Сыграем по первому снежку и зачехлим наше оружие до весны. Так что — жду вашего слова.
И Герцензон этого слова дождался. Три дня назад они сговорились встретиться сегодня, в воскресенье, ровно в пятнадцать ноль ноль. На герцензоновском поле.
Ещё раз бросив взгляд в окно, Гоша склонился над сейфом. Набрал код. Дверца сейфа бесшумно открылась. Ключиком, который Гоша обыкновенно хранил отдельно, в одном из ящиков стола, он открыл замок маленького верхнего отделения.
Достав новенький «макаров», Гоша взвесил его на руке. На рукоятке было выгравировано: «Георгию Валентиновичу Сидорову от Министра Обороны РФ». Это оружие от имени министра Гоше вручил Командующий Сибирским военным округом. В тот год, когда Гоша, можно сказать, спас боеготовность восточных рубежей государства. У военных накопились тогда чудовищные долги, а Гоша обеспечил их горючкой по полной программе. За свой, естественно, счёт. Ну, и награда, что называется, нашла героя.
Снарядив «макаров» новенькой обоймой, Гоша поставил оружие на предохранитель и засунул во внутренний, с надёжной застёжкой, карман красной куртки.
К последней партии в гольф с человеком, который убил его жену, он был окончательно готов.
Икотка,
Ондырь
Василий Полубояринов очнулся в морге.
Он приоткрыл глаза и тотчас зажмурился: лампочка без абажура слепила, как солнце. Вася попытался сесть, и это ему почти удалось. Правда, сиделось как–то криво, неловко. Уж больно жёсткой оказалась кровать. Вася, не открывая глаз, застонал и попытался опереться о лежбище. Рука его уткнулась во что–то твёрдое и холодное. Он открыл глаз и заорал — рядом с ним лежала абсолютно голая и столь же абсолютно мёртвая старуха. Очевидно, во сне Вася стянул с неё простыню, прикрывавшую их обоих.
Вася поднатужился и разлепил оба глаза. Оказалось, упавшая простыня теперь была далеко–далеко, на полу. А сам Вася, антично обнажённым сидел на высоком столе, куда обычно складывают умерших перед последним визитом к патологоанатому. На посиневшей от холода Васиной ноге болталась на резиночке клеёнчатая бирка с чернильным номером «17-Н».
Вася, кряхтя, сполз со стола и, брезгливо жмурясь, закутался в простыню. Холод пронимал до самых костей. С другой стороны, если бы здесь не было так холодно, ещё неизвестно, сколько бы времени он оставался в беспамятстве.
Дороги до железной двери мертвецкой хватило, чтобы вспомнить — в общих, конечно, чертах — что же такое произошло. Вчера вечером — или позавчера? — в общем, в субботу накануне дня выборов, он зашёл к другу Шишкину, ведущему специалисту Ондырьского морга. Шишкин, как и Вася, был родом из средней полосы и так же застрял на Икотке после института. Это и был первый тост, — вспомнил Полубояринов, — за такую гостеприимную негостеприимную землю, за вторую, блин, малую родину.