Он автор (или по крайней мере, соавтор) всего того, что номинируется, как «гениальность».
Именно через это понятие человек подпитывается верой в наличие некой внефизической силы, управляющей миром. Наличие Баха или Байрона, их необыкновенная, с точки зрения homo «одаренность» становится доказательством «бога» более могущественным и убедительным, чем любые сочинения Августина или тексты евангелий.
Ведь если есть необъясняемые наукой явления, а к таким относится «гениальность», то возникают весьма и весьма обоснованные сомнения в точности научной картины мира.
Руками Наполеона или да Винчи бог вцепляется мертвой хваткой в одеяло мироздания и тянет его на себя.
Атеисты страшатся этой темы и обходят ее так же аккуратно, как «нейротеологи» теорию условных рефлексов.
Конечно, можно и дальше делать вид, что такой проблемы не существует или «забывать» о ней, чтобы она не мешала вычерчивать красивые материалистические теории.
Но в любой самой стройной теории любой Бетховен легко протыкает дыру своим «гениальным» пальцем.
Очень важно понимать, что культура и наука не просто некие разновекторные явления.
Нет.
Они обречены вечно враждовать, нанося друг другу увечья.
Культура утверждает величие, непостижимость и уникальность человека.
А наука доказывает его ничтожность, изучаемость и банальность. (Чаще всего это происходит невольно, но все же происходит.)
Конфликт здесь неизбежен, так как реалистическая картина не имеет ничего общего с лестным мифом, который крепко укоренен через культуру.
Основная проблема заключается в том, что культуре бог необходим. Культура — это главный бастион бога. (Он неприступен, в отличии от церкви, которую нескольким поколениям вольнодумцев удалось превратить в мумию.)
Идти в лобовую атаку на этот бастион бессмысленно. (Такие попытки уже предпринимались, но всегда выглядели очень забавно.)
Именно через культуру метафизическая идея становится сверхвлиятельной и подчиняет себе любое мировоззрение.
(Отметим, что при этом аннулируются примитивные признаки богопочитания в виде поцелуев рук жрецам или тому подобных нелепостей. Исчезает необходимость в поиске вульгарных чудес.)
Главным «чудом» мира становится «гениальность» и тесно связанная с ней уникальность личности, которую каждый homo обязательно распространяет и на свою персону.
А не имеющее никакого рационального объяснения неравенство «по одаренности» ломает любые физиологические выкладки Бюхнера — Малешотта — Фогта — Бернара — Павлова.
Поэты, живописцы, композиторы становятся архангелами метафизического начала. Огненные мечи их поэм и симфоний кажущейся необъяснимостью своего происхождения легко рубят «в лапшу» любого естественника.
Уберите бога и вы обрушите сразу всю убежденность человека в своей исключительности.
Уберите исключительность «личности» и вы сможете легко обрушить бога.
Дело даже не в том, что бедняжка homo осиротеет.
Его наследственная деменция, которую так удобно маскировать «верой», сразу лишится всех покровов, а культура отчасти девальвируется.
Симфонии превратятся в то, что они есть на самом деле.
Т. е. в структурированные многовековым путем проб и ошибок наборы звуковых раздражителей, сила воздействия которых объясняется простым умением подобрать ту последовательность и высоту звуков, которая воздействует на слуховые рецепторы и рефлекторные цепи наиболее сильно и ярко.
Открытый бой с культурой смертелен для науки.
Следует помнить, что культура пришла первой, «обжила пространство жизни человека» и уже давно установила свои законы. Через дикие традиции и нелепые вымыслы именно она управляет поведением и мыслями миллиардов homo. Это мощный и всевластный враг всякого точного знания.
Культура не прощает посягательств на свои догматы. Она злопамятна и мстительна. (Вспомним печальную судьбу теории эволюции, которую человечество так и не приняло.)
Так же следует помнить, что везде расставлены ее сторожевые вышки, всюду снуют ее соглядатаи и маршируют солдаты.
Разумеется, это делает научные диверсии еще соблазнительнее, но совершать их надо со всей возможной аккуратностью. И непременно соблюдать маскировку.
Про проигрышность любого открытого конфликта очень деликатно и туманно, но по сути верно написал Шредингер:
«…наука, представители которой внушают друг другу идеи на языке, в лучшем случае понятном лишь малой группе близких попутчиков, такая наука непременно оторвется от человеческой культуры. В перспективе она обречена на бессилие и паралич, сколько бы ни продолжался и как бы упрямо не поддерживался этот стиль для избранных, в пределах этих изолированных групп, специалистов».[72]