Но послушаем, что же говорит об этом Александр Виалатт:
Старое времечко; ткань каждого дня; чуждое календарю, без номера в альманахе; за пределами всякой хронологии. Столь неподвластное минутам, что его можно носить с собой и найти в чемодане нетронутым стрелками часов. Это действительность на каникулах. Когда оно начинается, она уже кончилась. Именно в этом оно старо. Оно состоит из всего, что происходит, когда не происходит ничего.
* * *
Я лишь хочу указать, что существует множество разных действительностей: большого времени, газет и истории, ревущая на всю планету, заглушая человеческий голос. И действительность времечка, составляющего ткань наших дней. Есть большое время, рождающее вихри, и малое, которое говорит вполголоса и ходит на цыпочках; которое всегда наполнено одним и тем же, одето в потертые одежды. Его можно принять за осколочек времени другой эпохи. То, что мы называем неактуальным, было актуально всегда. Человеку кажется, что эти два времени разнятся по своей структуре, составу, качеству, цвету, эпохе. И что малое время неактуально, потому что оно было актуальным вчера. Но оно станет актуальным завтра.
Да, по сути, я тоже хочу говорить о «старом времечке» в почти революционном смысле, поскольку в наши дни все взгляды прикованы к времени большому и чудовищно современному. И может, я даже хочу брать пример с одной знакомой одинокой старушки фермерши, которая каждый день в восемь вечера включает телевизор, чтобы «быть не одной» (как она говорит «с тех пор, как сын сломал печку и установил отопление»), но звук отключает, а когда на экране появляется кто-то, чье имя она припомнить не может, она поворачивается к телевизору спиной и спокойно продолжает чистить картошку.
Да здравствует французский снобизм
В прошлый четверг, когда я стоял под дождем в очереди в первый вечер открытия книжной ярмарки, мне вспомнилась такая же очередь (опять же под дождем) у стадиона «Ролан-Гаррос» в день открытия. То же нетерпение, та же неприязнь толпы к младшим офицерам те всего лишь сдерживали людей, чтобы обеспечить порядок досмотра, — которых самые нервные ворчуны тут же окрестили наемниками на службе у худшей из тоталитарных систем. Тут, скорее всего, имеет место типичное поведение мелкой буржуазии, желающей стать высшим классом. Это великий французский миф о льготах в обход закона, об очень важных персонах. Впрочем, вход, перед которым я стоял в небольшой толпе прочих писателей (толпе в каком-то смысле разочарованной… ибо каждый из нас желает быть творцом единственным и неповторимым, не так ли?), иронически именовался «входом в сераль».
Как и положено, все могучие гении, стоявшие здесь плечом к плечу в унизительной тесноте, друг с другом не разговаривали, зато исподтишка рассматривали остальных — вдруг попадется большая знаменитость (что было бы таким утешением при нашей республиканской уравниловке), — а заодно пытались оценить, способен ли их сосед разглядеть невооруженным взглядом мощный дар красноречия, носителем которого считал себя каждый из нас. Рядом со мной, также отгородившись оскорбленным молчанием, стояла — мне всегда везет в этом смысле — писательница по меньшей мере привлекательной внешности (если не считать насупленный вид, который привлекал меньше…). Невзирая на ее угрюмость, я робко попытался завязать разговор подходящей банальной шуткой:
— Я слышал, что во французской литературе сейчас писателей больше, чем читателей…
Девушка повернулась ко мне, окинула высокомерным возмущенным взглядом и с раздражением ответила:
— Что за чушь! Где вы услышали такой вздор?
— Кажется, согласно последним статистическим дан…
Но мне не удалось кончить фразу, потому что у нее зазвонил мобильный, и божественное создание принялось возмущенно рассказывать невидимому собеседнику о трудностях доступа в храм культуры.
Немного позднее я начал прохаживаться между стендами, где рассчитывал встретить знакомых. Со всех сторон «видные» личности изливали друг на друга обычный поток светских любезностей, и под звуки хлопающих пробок без конца повторялся внушительный список имен и цифр (имена лауреатов премий и объемы лучших продаж). Эти речи сразу напомнили мне о больших специальных кафе, где на множестве гигантских экранов высвечивались результаты скачек, розыгрышей лото и прочих подобных миражей, где каждый надеется сорвать большой куш.