Существует разительный контраст между планируемыми нами масштабными проектами, между строительствами отелей и дноуглубительными работами в заливах — и базовыми психологическими постулатами, которые заставляют нас взяться за эти дела. Одна внезапная вспышка гнева с легкостью нивелирует все удовольствия и преимущества, предоставленные нам современной цивилизацией. Настырность и живучесть этих постулатов восходят к стройной, аскетичной, пусть и несколько противоречивой мудрости отдельных античных философов, добровольно отказавшихся от материального благополучия и от предоставленной им возможности вести комфортную, изысканную жизнь и утверждавших, подавая голос то из бочки, то из глинобитной хижины, что ключевые компоненты человеческого счастья имеют не материальную и не эстетическую природу, а носят в первую очередь психологический характер. Подтверждением правоты этих постулатов, этого урока, преподнесенного нам древними мудрецами, стало наше с М. примирение, которое состоялось в рамках устроенного на берегу залива вечера барбекю, вся роскошь и великолепие которого не имели для нас тогда никакого значения.
После поездки в Голландию и так и не состоявшегося путешествия в Англию герцог Эссент больше не предпринимал попыток съездить куда-нибудь за границу. Он практически не покидал своего поместья, зато окружил себя множеством вещей, так или иначе связанных с путешествиями, а точнее, с их наиболее утонченной и изысканной фазой — с предвкушением поездки. Стены в его комнатах, как витрины туристических агентств, были сплошь увешаны плакатами и рекламными листовками, на которых были запечатлены далекие города, музеи, отели и океанские пароходы, отправляющиеся в Вальпараисо или же в Ла-Плату. В его спальне висели вставленные в рамочки расписания всех крупневших пароходных компании. Он купил большой аквариум и наполнил его морскими водорослями. Приобрел парус, кое-какие снасти и банку корабельной смолы. Эти простые в общем-то предметы обеспечили герцогу возможность почувствовать все приятные стороны долгого морского путешествия, не испытав при этом того, что делает их порой скучными и даже утомительными. От лица герцога Эссента Гюисманс говорит читателю, что «воображение способно обеспечить более чем адекватную замену вульгарной реальности объективного личного опыта». С его точки зрения, тот самый «объективный личный опыт» обычно бывает размазан и затерт, как в синхронном восприятии, так и в памяти, нашими заботами и переживаниями по поводу будущего, а наше объективное личное восприятие эстетически важных и насыщенных элементов в новой для нас обстановке, к сожалению, во многом зависит от наших же собственных переменчивых физических и психологических потребностей.
В отличие от герцога Эссента я много путешествовал. Тем не менее и в моей практике не раз и не два возникали ситуации, когда я был готов согласиться с тем, что лучшие путешествия — это те, которые человек совершает лишь в своем воображении, сидя дома и медленно переворачивая страницу за страницей напечатанное на той же бумаге и тем же шрифтом, каким обычно печатают Библию, расписание полетов Бритиш Эйрвэйс по всему миру.
II. Там, где путешествуют
Места: Придорожное кафе. Аэропорт. Самолет. Поезд.
Гиды: Шарль Бодлер, Эдвард Хоппер
На обочине скоростного шоссе Лондон — Манчестер посреди плоской, безликой, раскинувшейся до самого горизонта равнины стоит одноэтажное кирпично-стеклянное здание придорожного кафе. На его подъездной площадке закреплена мачта с огромным прорезиненным флагом, демонстрирующим проезжающим водителям и пасущимся в окрестных полях овцам фотографически точное изображение яичницы, пары сосисок и горки обжаренной фасоли.
Я заехал в это кафе ближе к вечеру. Небо на западной стороне горизонта уже начинало краснеть, и с крон деревьев, которыми по периметру была обсажена территория самого кафе и прилагающейся к нему парковки, сквозь бесконечный шум автострады доносилось птичье щебетанье. 3а рулем я к тому времени провел уже больше двух часов. Я ехал один, впереди на горизонте все отчетливее вырисовывались серые тучи, мимо меня проносились огни остававшихся позади городков и деревень, отделенных от шоссе засеянными травой полями. В глазах рябило от развязок и силуэтов обгоняемых машин и автобусов. Когда я вышел из машины, у меня даже немного закружилась голова. Сам автомобиль, остывая, негромко пощелкивал и потрескивал — словно там, под капотом, на кожух двигателя кто-то высыпал пригоршню скрепок. Мне пришлось вновь привыкать к ощущению твердой земли под ногами — к естественному ветру и к приглушенным звукам надвигающейся ночи.
В ярко освещенном зале ресторана было слишком тепло, пожалуй, даже душно. По стенам были развешаны большие фотографии кофейных чашек, пирожных и гамбургеров. Официантка перезаряжала автомат для продажи газировки. Я протащил влажный поднос по металлическим полозьям вдоль стойки, положил на него шоколадный батончик и поставил стакан апельсинового сока. Рассчитавшись, я сел за столик у огромного — во всю стену — окна. Огромные листы стекла удерживались в рамах толстым слоем бежевой замазки. Я с трудом поборол в себе искушение запустить ногти в эту пластичную массу. 3а окном виднелся поросший травой откос, спускавшийся прямо к шоссе. Стекло отлично гасило все шумы, и шесть рядов машин неслись по автостраде абсолютно беззвучно. Сгущались сумерки, и на расстоянии все машины уже казались одинаковыми. По крайней мере, разобрать, какого они цвета, с моего наблюдательного пункта было уже невозможно. Для меня они разделились на два несшихся в противоположные стороны потока белых и красных бриллиантов, которые растянулись в обе стороны от горизонта до горизонта.
Помимо меня, в зале придорожного кафе сидело еще несколько человек. Какая-то женщина задумчиво раскручивала за ниточку пакетик заварки в чашке с кипятком. Мужчина и сидевшие вместе с ним две маленькие девочки ели гамбургеры. Пожилой бородатый джентльмен разгадывал кроссворд. Все молчали. В помещении царила атмосфера задумчивости и, быть может, даже печали. Приглушенно звучавшая жизнерадостная музыка и голливудская, сверкающая всеми зубами сразу улыбка женщины, собирающейся вгрызться в бутерброд с ветчиной и запечатленной в этот момент на огромной фотографии, как ни странно, только усиливали это ощущение общей печали и подавленности. В центре комнаты под потолком висела вертевшаяся в потоке воздуха из вентиляционной трубы большая картонная коробка с рекламным объявлением, которое обещало покупателю любого хот-дога бесплатную порцию луковых колечек. Несчастная, перекошенная, перевернутая вверх ногами, эта коробка, судя по всему, была лишь жалким подобием той рекламной «завлекалки», которую так старательно разрабатывали где-нибудь в главном офисе компании. Судя по всему, в этом отношении мало что изменилось со времен Римской империи, когда камни, отмечавшие очередную милю — тысячу шагов, по мере удаления от столицы обретали все более вольные формы, мало походившие на образцы, изготовленные и установленные на главных дорогах в центральной части огромной страны.
С точки зрения архитектуры здание кафе было полным убожеством. Внутри помещения пахло многократно пережаренным маслом и сдобренным искусственным ароматом лимона средством для мытья полов. Вся еда там казалась какой-то жирной и клейкой, а столы «украшали» цепочки буро-красных озер и холмов — капли кетчупа, разбрызганные пообедавшими здесь и давным-давно уехавшими путешественниками. Тем не менее было в этом унылом заведении что-то щемяще трогательное. Забытое богом кафе при заправочной станции несло в себе крупицу поэзии, свойственной всякому месту, так или иначе связанному с путешествиями. Эта поэтичность, эта щемящая тоска являются неотъемлемыми спутниками портовых терминалов, залов ожидания аэропортов, вокзалов и мотелей. Эти места и царящее в них настроение всегда заставляют меня вспомнить творчество двух людей — одного писателя и поэта девятнадцатого века и вдохновленного его творчеством художника века двадцатого. Они оба, каждый по-своему, оживают для меня всякий раз, когда я оказываюсь в местах, с порога которых начинается очередное путешествие.