Респонденты не только сочли несправедливой идею большего выбора для меньшего количества людей, но и многие из восточноевропейских участников интервью не приветствовали расширение возможностей выбора. На вопрос о том, какие слова или образы ассоциируются у него с выбором, Гжегож из Варшавы ответил: "Для меня это страх. Есть некоторые дилеммы. Я привык, что у меня нет выбора. Все всегда делалось за меня. И когда мне приходится самому выбирать, как жить дальше, я боюсь". Богдан из Киева сказал о разнообразии доступных потребительских товаров: "Это слишком много. Нам не нужно все, что здесь есть". Как объяснил мне социолог из Варшавского агентства исследований, у старшего поколения не было того опыта потребления, к которому мы привыкли в американской культуре, и они "прыгнули из ничего в мир выбора вокруг себя". У них не было возможности научиться реагировать". В результате они относятся к вновь обретенным возможностям с некоторой долей двойственности или подозрительности.
Одним из самых интересных открытий стал не вопрос, который мы задали во время интервью, а простой жест гостеприимства. Когда участники пришли, мы предложили им выпить что-нибудь из семи популярных газировок, таких как кола, диетическая кола, пепси и спрайт. Когда я представил этот выбор одному из наших первых участников и ждал, что он ответит своим выбором, он застал меня врасплох своим ответом: "Ну, но это не имеет значения. Это все просто газировка. Это всего лишь один из вариантов". Меня так поразило его замечание, что с тех пор я показывал эту же подборку всем, кого опрашивал, и спрашивал: "Сколько вариантов выбора?" Я начал замечать закономерность в их ответах. Снова и снова, вместо того чтобы рассматривать семь газировок как семь отдельных вариантов, они видели только один: газировка или не газировка. Когда мы ставили воду и сок в дополнение к выбору газировки, они воспринимали это как три варианта: газировка, вода или сок. Для этих респондентов разные виды газировки не представляли собой разные варианты выбора.
В Соединенных Штатах мы склонны считать само собой разумеющимся, что, как только на рынке появляется новый продукт, он рассматривается как еще один вариант. Новый вкус газировки расширяет ваш выбор. Но если учесть, что дополнительные варианты не означают расширения выбора, неудивительно, что граждане бывших коммунистических стран скептически реагировали на распространение таких "вариантов". Как сказал один поляк Томаш: "Мне не нужно десять видов жевательной резинки. Я не хочу сказать, что выбора не должно быть, но мне кажется, что некоторые виды выбора довольно искусственны. В реальности многие выбирают между вещами, которые мало чем отличаются друг от друга". Настоящий выбор вместо этого рассматривался как "свобода выбора". Например, Анастасия, профессор из Киева, сказала, что с переходом к капитализму "я думаю, что мы потеряли привилегию равных возможностей. А поскольку у всех были равные возможности, у меня сложилось впечатление, что в Советском Союзе у меня было больше выбора, чем сейчас".
Эти различия в подходах к "свободе от" и "свободе для" характерны не только для тех, кто подвержен влиянию конкурирующих капиталистических и коммунистических идеологий. В целом, чем больше люди или культуры подчеркивают коллективизм над индивидуализмом, тем больше они предпочитают системы, которые гарантируют базовые потребности каждому, а не те, которые способствуют индивидуальному успеху. Даже западноевропейцы, которые в абсолютном смысле являются индивидуалистами, но относительно менее индивидуалистичны, чем американцы, чаще поддерживают государственную политику, соответствующую принципу "свобода для", а не "свобода от". Например, ставка подоходного налога для самых богатых людей в США в 2009 году составляла 35 %, что на 12 процентных пунктов ниже, чем в среднем по Европейскому союзу. В 1998 году Соединенные Штаты тратили 11 % своего валового внутреннего продукта (ВВП) на субсидии и трансферты, такие как социальное обеспечение, Medicaid и социальные пособия, по сравнению с 21 % в среднем по странам Европейского союза.