На миг Лопухина охватила неуместная жалость, и он прогнал ее. Как можно выказывать жалость к самодержцу четвертой части суши с населением в триста миллионов душ? Жалеть придется Россию, когда через несколько лет или (не допусти боже!) месяцев императора не станет. Седьмой десяток все-таки уже на второй половине. Четверть века успешного царствования, четверть века благоденствия внутри страны и лишь две короткие успешные войны за ее пределами… Теперь это пределы России, и на Босфоре, и в Нарвике. Сделано многое, но… седьмой десяток на второй половине.
При вредной профессии это серьезно. И то сказать: кто из русских царей жил дольше? Одна Екатерина Великая, пожалуй, и то на один лишь год…
– Ваше императорское величество… – ниже, чем требовал придворный этикет, поклонился Лопухин.
– А, это вы, граф? – Даже голос у императора стал тише. – Я ждал вас. Надеюсь, вы в добром здравии?
– Так точно, государь. Осмелюсь спросить о драгоценном здоровье вашего императорского величества.
Скорбная улыбка тронула бескровные губы императора:
– Оставьте, граф, какое там здоровье… И сделайте одолжение, бросьте титулование. Проводите-ка лучше меня в парк. Врачи советуют пешие прогулки и морской воздух. Тем лучше, здесь все это под боком. Особенно морской воздух. Никогда, представьте себе, не любил Царское Село…
Впервые граф Лопухин шел под руку с государем. Откуда-то неслышно появился бессменный старый денщик с перекинутой через сгиб локтя шинелью, засеменил следом. Спустились по лестнице, вышли со стороны Нижнего парка. Краем глаза Лопухин заметил Нила – мальчишка, вместо того чтобы ждать у противоположного подъезда дворца, с разинутым ртом дивился на фонтаны из-за угла флигеля, не дерзая подойти к балюстраде. Свободной рукой Лопухин сделал ему знак следовать за ним в отдалении, не маяча.
Фонтаны шумели. Золоченый шведский лев, чью пасть разрывал могучими руками Петр Великий в образе Самсона, протестовал против такого изуверства высоченной струей ропшинской воды, извергаемой из глотки. Морщась от шума беснующихся повсюду струй, император повел Лопухина по полого спускающейся в парк боковой дорожке.
– Во дворцах есть то неудобство, что количество лишних ушей значительно превышает количество дельных голов, – без усмешки произнес он. – Прогуляемся до Монплезира, граф. Я спрошу начистоту: вам уже известна цель вашего вызова ко мне?
– Нет, государь, – ответил Лопухин.
– Прекрасно. Я сам введу вас в курс дела. Через три месяца мы планируем открыть движение по новостроенной Транссибирской железнодорожной магистрали. Надеюсь, вы понимаете значение этого события для России?
– Понимаю, государь. Покуда наши сибирские и дальневосточные провинции не будут иметь быстрого и надежного сообщения с центральными губерниями, они останутся лишь российскими колониями, но никак не Россией.
– Верно, но это не все. С открытием железнодорожного сообщения мы сможем переселить в Сибирь миллионы крестьян из центральных губерний типа Калужской, ныне страдающих от перенаселения и истощения пахотных земель. Одна лишь Минусинская котловина при правильной постановке дела сможет прокормить миллионы людей. Но и это лишь второстепенная задача. Главное: создать на Дальнем Востоке мощную промышленную базу как опору для флота. Владивосток – превосходный естественный порт, но в данный момент влачит довольно-таки жалкое существование. Нам нужен сильный флот на Дальнем Востоке, во-первых, для пресечения грабительской торговли англичан и голландцев с туземным населением Камчатки и Чукотки, а во-вторых, дабы противостоять возможной агрессии со стороны Японии. У этой страны отменный аппетит, совершенно не по росту! Мы приветствуем настойчивое стремление японцев войти в число цивилизованных народов, но мы обязаны защитить наши интересы в Манчжурии, Корее, и я уже не говорю о нашем исконном Сахалине и островах. Наш посланник в Токио барон Корф деятельно работает над русско-японским дружественным договором о разграничении сфер влияния. Завершение строительства Транссиба явится мощным аргументом в нашу пользу. А чтобы у японской стороны не возникло подозрений, будто мы близоруко недооцениваем значение новой магистрали, Государственный совет решил придать церемонии открытия высокий государственный статус. На церемонии должен присутствовать наследник престола. Более того, он лично должен забить последний золотой костыль…
«Хорошо, если он попадет кувалдой по шляпке костыля, а не кому-нибудь по ноге», – мельком подумал Лопухин, два года назад представленный наследнику и хорошо его помнивший. По имеющимся сведениям, с той поры цесаревич не преуспел в добродетели.
Не до конца перелинявшая серо-рыжая белка шуршала в прошлогодней листве, выискивая проросшие желуди. Внезапно из кроны трехсотлетнего дуба брызнул настоящий ливень, вынудив собеседников спешно ретироваться из-под полога ветвей. Белка взлетела по коре вверх и сердито заверещала.
Впервые хмурое лицо императора украсилось подобием улыбки.
– Митька чудит, – почти нежно сказал он, стряхивая капли с эполет. – Только что выпущен из Пажеского корпуса в числе лучших, а баловаться не разучился. Обожает водяные шутихи. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не попался… Ага, вон и шланг! Вот увидите, завтра ловушка окажется уже в другом месте… М-да. На чем я остановился?
– На Транссибе, ваше императорское величество, – с поклоном отозвался Лопухин. – А также на наследнике.
– Да-да. Ему не мешает проветриться и посмотреть разные страны. Заодно парафирует в Японии новый мирный договор, подготовленный Корфом. Японцы придают большое, часто до несоразмерности, значение церемониалам. Что ж, мы пойдем навстречу и окажем японской стороне уважение. Подпись наследника престола чего-нибудь да стоит. М-да… В Гатчине цесаревич ведет беспутную жизнь. Карты, вино, женщины. Я сам в молодости не был монахом, но его поведение, право, далеко выходит за рамки обычных шалостей. Полбеды, если бы он ограничивался одной Гатчиной. Но обер-полицмейстер то и дело доносит мне о его кутежах и безобразных выходках в Петербурге. Его не раз видели в грязных вертепах у Калинкина моста. Только чудом он до сих пор не подцепил венерическую болезнь. Вы понимаете, граф, все это строго между нами…
– Я служу в Третьем отделении, государь, – твердо ответил Лопухин.
– Не сомневаюсь в вашей преданности и скромности. Так вот, я надеюсь, что кругосветное путешествие в обществе людей достойных пойдет цесаревичу на пользу. Дай-то бог!
– Ваше величество говорит о кругосветном путешествии? – позволил себе удивиться граф.
– Именно о кругосветном. Тут есть и геополитический смысл. До сих пор, как вам, вероятно, известно, лишь два российских капитана – Моргенштерн и Волчанский – совершили кругосветное путешествие. Новые корабли для владивостокской эскадры идут по полгода через мыс Доброй Надежды и Зондский либо Малаккский проливы. Фрегат «Диана», посланный в позапрошлом году напрямик через Великую Атлантику, попал в тайфун и затонул близ Азорских островов. Бриг «Персей» пропал без вести на том же маршруте. До сих пор единственным русским судном, прошедшим напрямик из Петербурга во Владивосток, остается пакетбот «Быстрый». Машинный ход имеет свои преимущества. Вот почему для экспедиции выбраны паровой корвет «Победослав» и канонерка «Чухонец».
– Мудро, государь, – осторожно вставил Лопухин.
– Ах, оставьте. Вы сейчас отвесили комплимент не мне, а морскому министру, это его рекомендация… Англия значительно опережает нас и в японских делах, и в мореплавании вообще. На Дальнем Востоке англичане откровенно вставляют нам палки в колеса. Имеются сведения о неофициальных контактах Лондона с пиратами Исландии, Шпицбергена и Ньюфаундленда. Исходя из этого, маршрут экспедиции проложен подальше от северных вод: через Ла-Манш, далее к Азорам, к голландским колониям на Сандвичевых островах – и оттуда прямо в Иокогаму… Который час, граф? Без пяти минут двенадцать? Тогда пройдем поскорее эту аллею, тут шутихи старые, известные, работают по часам… До них Митька еще не добрался.