Лаль засмеялся:
– Последний посол Бабура приехал в Крестес с даром из семисот рубинов. Увы, слонов он не привез.
– Вы, кашанцы, разбрасываетесь рубинами направо и налево, как песком. Неужели ты не понимаешь, что так вы только понижаете их ценность?
– Думаешь, шаху Кашана не все равно, сколько будут стоить серьги, которые сделают на другом краю земли?
Это вряд ли, но лично меня бо́льшую часть жизни это заботило. Именно так я и сделал себя и совладельцев Компании богатыми. Когда-то совладельцы Компании Восточных островов не были богачами. Мои наниматели – не лорды, князья или экзархи, а кузнецы, кожевенники или плотники.
Но у скромных, работящих людей не бывает много лишнего серебра. Поэтому, чтобы купить долю в Компании, они обращаются к банкирам.
Половина Саргосы в долгу у банкиров вроде Лаля Сета, хотя он и выходец из Кашана. У меня нет таких денег, как у него. Даже все юнанские банкиры, вместе взятые, с ним не сравнятся. Вот почему я часто предлагал в обмен нечто нематериальное.
– Я подарю императору то, что он не купит и за тысячу кораблей с сокровищами.
Лаль поднял кудрявую бровь и глотнул розового вина.
– Такого не существует, друг мой. Все можно купить за серебро и золото. Вопрос лишь в цене.
– Но не в этом случае, – просиял я.
– Дай угадаю. Еще один пленник, которого ты пытаешь?
Я откинулся назад и поднял брови, признавая его правоту.
Лаль поставил бокал на стол.
– Что касается этого, я должен кое о чем тебе напомнить по-дружески. Мы здесь уже почти две луны, и только сейчас нам открыли дверь в Высокий замок императора.
– Первое плавание Компании Восточных островов заняло одиннадцать лет. Но принесло десять тысяч процентов прибыли.
– Мы не столь терпеливы, а это не просто плавание. Крестейцы – гордый народ. Они не готовы вот так продать свой флаг чужеземному головорезу.
– Ты же сам сказал, все имеет цену. А я скажу тебе вот что. Все имеет свой срок, и срок Священной империи подходит к концу. Люди подчинятся нам, потому что мы предложим им кое-что получше.
– У всего и впрямь свой срок. Ты прав, Васко деи Круз. Скоро наступит зима. Я никогда не видел снега, но мне сказали, что эта река замерзнет. И я готов поставить все свои дворцы в Роншаре на то, что многие люди тоже замерзнут. А если их не доконает холод, то доконают пустые животы. Ведь в этом году не хватало людей, чтобы сеять зерно и собирать урожай, – все были заняты в неудачных походах.
– К чему ты клонишь? – спросил я.
– Покупай дешево – продавай дорого. Сейчас самое время купить Священную империю Крестес, пока она стоит на коленях. Если будешь тратить время на то, чтобы разбойничать и по неизвестным мне причинам пытать священников, Крестес восстановит силы, как уже не раз случалось, и тогда будет слишком поздно. – Он сжал латианские молитвенные четки в кармане халата. – Позволь выразиться еще конкретнее. К концу зимы мне нужен свой порт в одном дне пути от Гипериона. А рядом с портом – крепость. А внутри крепости – три тысячи лучших аркебузиров. Пусть будет пять тысяч. А больше всего я хочу, чтобы император, патриарх и вся знать кормились с наших щедрых рук.
Я тоже всего этого хотел. Но это было лишь средство достижения цели. Это было служение. Нет, религия.
Этого я Лалю сказать не мог.
– А если у меня не получится?
– Тогда Дом Сетов найдет кого-нибудь другого, у кого получится.
Он не упомянул, что я в таком случае буду болтаться вверх тормашками на носу собственной «Морской горы», пока какая-нибудь морская тварь не откусит мне голову. И мою команду ждет не лучшая судьба. Думаете, завоеватели жестоки? Только потому, что вы никогда не встречались с банкирами.
– Банкиры из Дома Сетов получат прибыль со своих вложений, – любезно улыбнулся я. – И впервые в истории этой прибылью станет целая империя.
Точнее, ее зловонный труп.
3. Михей
В следующий раз, когда целитель-альбинос начал запускать в мою комнату газ, я задержал дыхание. Голова закружилась через минуту. Через две захотелось уснуть. Через пять я напрягся изо всех сил, чтобы не вдохнуть.
Через семь минут меня спас от потери сознания скрежет открываемой двери.
Склонности к актерству я никогда не имел, но спящим может притвориться любой дурак.
Я почувствовал, что меня подняли и бросили на носилки. И вынесли из комнаты, болтая на саргосском. В коридоре дул холодный сквозняк, предвестник скорой зимы.
Отойдя совсем недалеко, они опустили меня на холодный каменный стол и ушли.
Я открыл глаза.
Прямо на меня смотрел единственным глазом ангел Принципус. Я припомнил, какой великолепной и яркой была когда-то эта мозаика. Щупальца ангела обвивались вокруг весов, на которых в День суда он взвесит все наши добрые дела и грехи.