– Теперь ты принадлежишь мне, Михей Железный.
– Ни один человек не принадлежит другому.
– Я вытащил тебя из бездны. Я дал тебе жизнь, и теперь она принадлежит мне. Подчинись, и, возможно, ты мне пригодишься.
Я с трудом мог верить своим ушам. Для чего я, завоеватель царств, мог понадобиться бывшему священнику и целителю-альбиносу?
– У меня есть свои дела, – возмутился я.
– По твоей вине Крестес истек кровью, – ответил Васко. – Посвяти это время размышлению о своих ошибках. Мало кто получает такой дар.
Ухмыльнувшись, Васко покинул комнату, вслед за ним ушел и его друг-целитель.
Будь я в полной силе, мог бы их одолеть. Я сломал бы шею за считаные секунды, даже одной рукой. Я ведь был крупным и сильным, внушительнее большинства мужчин, потому люди и шли за мной.
Но с потерей руки я лишился половины своей внушительности. Больше чем половины. За одноруким не идут в бой. И вообще никуда за ним не идут. Мне нужна была новая металлическая рука, и я сожалел, что отказался от предложения Ахрийи.
Прежде всего, требовалось отсюда выбраться. Что бы ни задумал бывший священник, мне не хотелось в этом участвовать. А его целитель использовал инструменты и методы, которыми не владел даже Джауз с его самым передовым опытом Шелковых земель.
Саргосцы известны как торговцы и первооткрыватели. Когда девять лет назад я разграбил Саргосу, многие уехали к другим берегам. И кто знает, где побывали этот бывший священник со своим целителем?
Я ударил в дверь, но она была заперта. А когда ее открывали, я нередко мельком видел металлическую решетку с другой стороны. Через нее мне никак не пробиться.
Я опять изучил окно – маленькое квадратное отверстие почти под потолком и тоже зарешеченное. Сквозь него я видел лишь кусочек неба и сухую ветку на дереве.
Я опять прилег. Когда целитель снова придет, я бы мог врезать ему по физиономии и сбежать.
Очевидно, я в монастыре Мириам. Хотя я не помнил эту комнату, стены были сложены из знакомой горной породы. Ночное завывание ветра на склоне тоже было легко узнать, как и вкус горного воздуха.
У священника имелись и другие служители, что могло бы создать проблему. Как-то я заметил очень крупного человека, похоже, из Шелковых земель. Глаза у него были миндалевидные, но, в отличие от большинства жителей тех краев, голубые, а волосы светлые. А на поясе висели самые длинные ножны, какие я когда-либо видел. У клинка была узкая рукоять с кисточкой на конце.
Один раз я даже видел человека с темной, как земля, кожей, одетого в необычный балахон, испещренный кроваво-красными рунами. Судя по слезящимся глазам, он был слеп, и все же я сам видел, как в его глазах пылал тот же кровавый свет.
Но самое странное мое видение, вероятно, было сном наяву – тень с изящными женственными изгибами, которая цеплялась за потолок, наблюдая, как я пытаюсь проснуться.
Кто они все такие?
Я лежал в постели и думал об этом. Саргосцы, ухаживавшие за мной, много раз повторяли слово «корабль». Но мы не на побережье. Разве можно направить корабль вверх по течению Гипериона?
Я уснул, размышляя об этом.
И проснулся от стука в окно.
Тук-тук-тук.
Я увидел лицо Элли и ее длинный черный коготь. На меня смотрели ее глаза с черными белками. Но я поморгал, и она исчезла. То была просто ветка, стучавшая по стеклу.
Тук-тук-тук.
– Я убил Элли, – напомнил я сам себе. – Перерезал ей горло.
Мне пришлось признать свои грехи, такие многочисленные, но нельзя позволить им тянуть меня вниз. Все равно мне хотелось жить. Когда меня подстрелил зеленоглазый мальчишка, последние мгновения жизни я призывал на помощь Ахрийю.
Но те мгновения не стали последними. Прежде чем провалиться в глубокий сон и попасть сюда, я грезил о своей семье и друзьях – Зоси, Эдмаре и Беррине. И об Элли, и об Ашери. Я увидел нас вместе, счастливыми и свободными.
Только мы отнюдь не были счастливы и свободны. Я сам видел, как умирали Орво, Зоси и Беррин, но не знал судьбы Эдмара, Ашери, Айкарда и Джауза.
Я повторял их имена, и они были словно из другой жизни. Может, лучше такими их и запомнить. Наверное, я должен освободиться от прошлого.
Хотя прошлое было прекрасным. Я вел десятки тысяч людей на бой, убил сотни тысяч. Я определял ход жизни народов и уничтожал их. Я завоевал империю и был бы этим удовлетворен, если бы не сладкий ветер с востока, обещавший так много божественного и мирского.
Но я думал об этом как о чужой жизни. Легендарный завоеватель, каждодневно осыпаемый золотом и розами, тот, кому принадлежал трон величайшей твердыни мира, – он не здесь, не в тюрьме.