Будучи еще мальчиком-подростком, осенью я уходил на заработки в так называемую равнинную Осетию, убирал там чужие поля. Зарабатывал до пяти-шести мешков кукурузы и еще пуд соли. Возвращался домой со сбитыми до крови ногами и руками, но бывал очень доволен, что помог родителям кормить большую семью.
Из смеси ячменной и кукурузной муки мать пекла чурек, соблюдая строжайшую экономию. Летом наш рацион дополнялся ягодами, собранными на склонах гор. Иногда, к праздничному столу, бывала форель, выловленная в горной речке.
После окончания церковноприходской школы отправился я на Садонские рудники, где в ту пору хозяйничали французские концессионеры. Там уже работали два моих дяди — братья отца: один был десятником на руднике, другой — весовщиком на горнообогатительной фабрике. Они всячески старались «пристроить» племянника, однако работы, посильной для мальчишки, здесь не нашлось. Тогда отец отвез меня во Владикавказ и определил в аптеку мойщиком склянок для лекарств. Такую же работу выполняли в этой аптеке еще два мальчика из ингушей. Подружившись с ними, я довольно быстро научился говорить по-ингушски. Платили каждому из нас три рубля в месяц. Кормили скверно. Спали мы в подвале, загроможденном бутылками и свертками с остро пахнущим лекарственным сырьем. Однажды кто-то из провизоров нечаянно разбил огромную бутыль, и ее ядовитое содержимое разлилось по всему подвалу. Нам дали маски, сунули в руки тряпки и приказали убирать. Мы отказались, боясь отравления. Хозяин аптеки обозвал нас скотами и тут же выгнал с работы.
Иду по улице, думаю: куда же теперь податься? Ничего не придумав, забрел к родственнице отца. Она сжалилась надо мной, приняла в свой дом и вскоре подыскала мне работу в мастерской братьев Туаевых, где шили черкески, бешметы, шапки и папахи для Терского казачества и горцев. Я должен был убирать мусор, подметать и мыть полы. Мастера и подмастерья в насмешку называли меня главным подметалой. Месячный мой заработок и здесь составляли те же, что и в аптеке, три рубля.
Изредка я наведывался к другому вашему родственнику, жившему во Владикавказе, — профессору Абаеву. Здесь однажды повстречал коренастого русского человека с открытым добрым лицом и приятной улыбкой. Родственники мои называли его Сергеем Мироновичем. Позже мне стало известно, что это был С. М. Киров.
Летом 1916 года меня навестил отец. Жалкое мое существование, как видно, очень огорчило его.
— Поедем-ка домой, — сказал он решительно.
Больше года работал я вместе с ним на Военно-Осетинской дороге. Разгребал снег, убирал свалившиеся сверху камни, ремонтировал дорожное полотно. И тут неожиданно произошла опять моя встреча с С. М. Кировым. Он ехал в пароконной линейке и приветственно помахал нам рукой.
— Кто это? — спрашиваю отца. — Я видел этого человека у Абаевых.
Ответа не последовало.
К тому же периоду относятся новые мои попытки устроиться на Садонские рудники. Теперь мне даже самому непонятно, что так влекло меня туда: заработки и там были низкими, а труд не только тяжел, но и опасен для здоровья. Добыча цинка и олова велась здесь примитивным способом. Руду вывозили из забоев на лошадях, впряженных в арбы, взвешивали и опрокидывали в огромную деревянную трубу, перетянутую железными обручами. С грохотом комья руды катились вниз, к обогатительной фабрике. Хотелось заглянуть на фабрику, но туда не пускали.
У фабричной проходной всегда толпился народ, обсуждались последние новости. Именно там в конце 1917 года я узнал, что в России произошла революция и царь отрекся от престола. Там же впервые услышал имя великого Ленина. Потом у проходной все чаще стали говорить о гражданской войне, о красногвардейцах и белогвардейцах. Красные в моем представлении были людьми хорошими, белые — плохими. Пробовал поговорить на эту тему с отцом, но он резко оборвал меня:
— Не суй нос не в свое дело, молод еще!
Однако я догадывался, что симпатии отца тоже на стороне красных.
Как-то вечером к нашему дому подъехала скрипучая арба, набитая овечьей шерстью. На арбе сидел брат матери Дзате Беслекоев. Он спрыгнул на дорогу, огляделся и что-то сказал моему отцу. Потом вполголоса позвал:
— Вылазь, Гино!
Из-под шерсти легко выскользнул человек средних лет и вместе с дядей торопливо пошел в дом. Он явно не хотел, чтобы его заметили. Но я был рядом. Увидев меня, отец сердито прикрикнул:
— Ты чего здесь вертишься?! Выпрягай волов и веди во двор.
До глубокой ночи трое мужчин разговаривали в комнате для гостей. А на рассвете дядя и гость уехали в сторону Алагира.