— Мне он очень даже нравится, — добавил Джон словоохотливо, — думаю, буду надевать его, когда нас вызовут на место преступления.
Больше сдерживаться Шерлок был не в состоянии.
— Ты ни в коем случае так не поступишь. Этот шарф сам выглядит как место особо тяжкого преступления.
— Тогда, возможно, я буду носить его дома.
— Если ты думаешь, что я хоть раз поцелую тебя, пока на тебе этот…
— Может быть, я сберегу его до того момента, когда захочу полностью раздеть тебя, усадить на кухне и связать твои запястья за спинкой стула. Затем я опущусь перед тобой на колени и отсосу тебе. Тебе придётся смотреть на меня всё время, но… — Джон взял паузу, а затем неторопливо продолжил, — ты не сможешь касаться меня. Хотя для полной уверенности мне, возможно, придётся привязать к стулу и твои щиколотки, ведь ты очень изобретателен.
Уотсону было немного неловко произносить вслух такие вещи, но стоило преодолеть смущение, чтобы увидеть лицо абсолютно сражённого Холмса.
— Я был бы не против, — Шерлок быстро пришёл в себя и наклонился, чтобы зарычать любовнику в ухо, одновременно слегка сжав его возбуждённый член через ткань брюк, — я был бы не против, ты догадывался об этом?
От дыхания Шерлока по всему телу Джона побежали мурашки; длинные пальцы детектива осторожно поглаживали ширинку доктора, который едва смог сказать:
— Ты совсем не помогаешь мне привести себя в порядок перед ужином.
— Извини.
Но ничуть не было заметно, что Холмс действительно извиняется, когда он отступил, позволяя другу спрыгнуть со скамьи. Отряхивая пыль с брюк, Уотсон постарался выровнять дыхание и от всей души надеялся, что прохладный воздух сгонит с его щёк румянец, а жар желания на время схлынет.
— Знаешь, ты не должен ужинать, если ты не голоден, — не глядя на Джона, произнёс Шерлок, когда застёгивал пиджак и приглаживал волосы. — Я уже говорил тебе, что рождественский ужин с моей семьёй может немного… затянуться, и мы могли бы пропустить его, захватив еду на подносе в свою комнату. Всё, что пожелаешь.
Голова Джона всё ещё оставалась затуманенной поцелуями, и к этому прибавилось новшество, что детектив ждёт указаний доктора, как им лучше поступить, а не отдаёт ему нетерпеливые приказы. Но Уотсон справился:
— Что? Шерлок, разумеется, я хочу поужинать с ними. Я нахожу их милыми: немного сумасшедшими, невероятно одарёнными, возможно, собирающимися захватить мир, но — милыми.
— Ну, хорошо, — Холмс улыбнулся, поправляя манжеты рубашки. — Это… хорошо. Великолепно.
Внезапно Джона посетила страшная мысль, которую он высказал в полушутливом вопросе:
— Боже мой, на ужин подадут что-нибудь ужасное, вроде телятины или жаворонков, не так ли? И я не смогу это есть так, как полагается по этикету?
— Нет, Джон, — Шерлок закатил глаза и направился к выходу из зимнего сада.— Не могу понять, что вселило в тебя уверенность в моём аристократическом происхождении. Ресторану дяди Джаспера недавно была присвоена категория двухзвёздочного****, так что могу тебя заверить: он с командой помощников заведует кухней, и всё меню зависит от его вдохновения. Не сомневайся — тебе понравится, что бы это ни было.
Когда они пересекали залу, в которой теперь не было гостей — только официанты, занятые болтовнёй и убирающие стаканы, Джону в голову пришла мысль о человеке, который описывал семью Шерлока как «довольно состоятельную», и он спросил:
— Тогда в банке, в марте прошлого года… зачем ты взялся расследовать дело для Себастьяна, если вы так плохо с ним расстались?
Отводя глаза, Холмс небрежно пожал плечами.
— Нам нужны были деньги.
«Имеется в виду, что мне нужны были деньги», — подумал Уотсон, взглянув на внезапно застывший и ставший загадочным, как у сфинкса, профиль Шерлока и припоминая, что именно тем утром он спросил у соседа смущённым и неуверенным тоном, не мог бы тот одолжить немного денег. И детектив моментально взялся за расследование, предложенное его бывшим, к которому, несомненно, относился с презрением, чтобы быть в состоянии дать взаймы Джону.
По крепко стиснутым зубам Уотсон понял, что Холмс не намерен обсуждать эту тему — ни сейчас, ни когда бы то ни было потом, и тогда задал другой, мучающий его вопрос:
— Если у тебя так много преуспевающих кузенов, почему тебе пришлось искать соседа?
— Никто бы из них не согласился, — сказал Шерлок с досадой, и Джон широко улыбнулся, стараясь не рассмеяться и сохранить серьёзный тон:
— В самом деле? Господи, поверить не могу. Какая ужасная неприятность.
— Да, верно, спасибо, — взгляд детектива был полон едкой иронии, но уголки губ слегка приподнялись. — Я прекрасно осведомлён о том, что со мной невозможно ужиться, и я сказал об этом Стэмфорду.
— И ещё кое-что: если «Шерлок» твоё второе имя, то какое же первое?
Шерлок открыл дверь в холл и посторонился, пропуская Джона вперёд, а когда доктор с любопытством оглянулся, чтобы поймать взгляд друга, блуждающий в районе своей талии, тот тяжело вздохнул и спросил:
— Ты расцениваешь наш поцелуй как разрешение задавать любые вопросы, какие тебе только в голову взбредут?
— Возможно, — ухмыльнулся Джон, ухватившись за эту мысль. — Так что скажешь?
Когда Холмс открыл рот, чтобы ответить или уклониться (Уотсон считал равновероятными оба исхода), откуда-то из недр дома донёсся гонг.
— О, — сказал Шерлок со вздохом, — а вот и ужин.
*************************************************
Для Уотсона было огромным облегчением обнаружить, что его опасения по поводу чопорного пышного ужина, сервированного фамильным серебром и проходящего в мертвой тишине, не оправдались. За столом в полный голос велось несколько оживлённых разговоров, и Шерлок незаметно подтолкнул Джона к двум свободным местам с краю. Их опоздание прошло почти незамеченным, лишь Мел наградила их дружеской улыбкой, способной посрамить самого Чеширского Кота, а полный любви и снисхождения взгляд бабушки детектива заставил доктора нервничать куда больше, чем усмешка Мел.
Стол был заставлен множеством блюд; официантов в галстуках-бабочках, вселявших в Джона страх, не наблюдалось — каждый брал что хотел, и то и дело были слышны просьбы: «Не могли бы вы передать овощи в этот конец стола?» и «Лэнс, передай картофель дедушке». Доктор мог думать только о руке соседа, почти всё время трапезы покоившейся на его бедре, о его голосе, нашёптывавшем в самое ухо об особенностях различных блюд. Джон был рад, что его румянец можно было оправдать воздействием нескольких бутылок вина, обошедших стол. Он постарался сосредоточиться на том, чтобы поужинать, как цивилизованный человек, а не утащить Шерлока в их комнату, чтобы изнасиловать.
Детектив тоже едва скрывал нетерпение: он ненадолго убирал руку с бедра Джона, чтобы передать требуемую приправу или вино, но сразу возвращал её на место, как будто опасаясь, что Джон растворится в воздухе или уйдёт, если его постоянно не придерживать. В этом было своё странное очарование, хотя отнимало у доктора возможность связно отвечать на вопросы, сыпавшиеся от родственников Шерлока, с которыми они соседствовали за столом, когда те пытались включить Джона в общую беседу.
Когда подошло время кофе и присутствующие начали разбиваться на небольшие компании, отодвинув стулья от стола, чтобы отыскать тех членов семьи, с кем ещё не успели поговорить, тётушка Октавия подошла, чтобы познакомиться с Джоном и осведомиться, понравилась ли ему предоставленная им с Шерлоком спальня. Октавия была высокой и элегантной женщиной в идеально сидящем на ней костюме, в котором она смотрелась, как глава многомиллиардной корпорации; и когда она настойчиво спросила: «У вас обоих точно есть всё необходимое?» — доктор попытался не покраснеть слишком заметно, потому что вспомнил содержимое прикроватной тумбочки.