– Мне так жаль, - и ей действительно жаль. Я чувствую это.
– Она не сказала мне, что дедушка умер. Когда лишала меня карманных денег, даже ссылалась на то, что вы её заставили.
– Заставили? О чём ты? - откидывает в сторону альбом.
– Ну, сказала, что если не поступлю в колледж, то ты и дедушка отнимите у нас дом.
– Вот значит как, – произносит она с устрашающим видом. – Всё совсем не так, Кэсси. Да, я звонила ей, интересовалась твоим будущим, но поняла, что она ничего о тебе не знает. Я пригрозила ей, что перепишу на тебя дом, а её оставлю без наследства, если она не станет наконец тебе матерью. И речь шла не о вашем дoме.
– А о каком? - эта история всё больше и больше меня интересовала. Сказать, что я удивилась, нет, ни капельки.
– Наш с дедушкой дом, в котором мы жили раньше. В котором Кэрри выросла.
– Да, это в духе моей матери, – бабушку буквально потрясывает, а я так не хочу омрачать этот вечер. Выходки Кэрри давно перестали меня волновать или удивлять. - Не переживай, ба, я рада, что всё так произошло. Конечно, без карманных денег первое время было сложно, но я справилась, - искренне улыбаюсь ей, подсовываю обратно альбом, который в порыве злости она отбросила, - покажи мне ещё что-нибудь.
Бабушка открывает первую попавшуюся страницу, но настроение её явно омрачено. Просовываю свою руку под её, а голову кладу на плечо. Чувствую, как она расслабляется, демонстрируя мне очередной снимок, а я замираю, позабыв, как дышать. На фото Кэрри, молодая, лет шестнадцать, и мы похожи как две капли воды. Но не это привлекает моё внимание.
– Кто это? – тычу пальцем в фотографию. На нём моя мать в окружении трёх парней и двух девушек. Все они улыбаются, а мама задувает свечи на огромном торте.
– Это семнадцатый день рождение Кэрри, – задумавшись, словно вспоминая, говорит мне бабушка. - А ребята, её приятели, просто мальчики и девочки, живущие по соседству.
– Нет. Кто это? - снова тычу лишь в лицо одному парню. Со снимка на меня смотрят пронизывающие льдисто-серые глаза. Глаза, которые когда-то так любила, а теперь ненавидела и одновременно боялась. Глаза Питера.
– Αх, этот, - улыбается бабушка, а я даже не дышу. Но это не может быть Питер. – Это Чарльз Гаррисон. Они дружили с твоей матерью с детства, и все пророчили им свадьбу, когда они подрастут. Но Чарльз был старше на несколько лет, и капризы твоей матери его, скажем так, не впечатляли. Она, знаешь ли, и в детстве была не подарок, - горько хохотнув, бабушка рассказывает и всё больше погружается в прошлое, а я ощущаю, как голова закипает от всевозможных мыслей, – и он выбрал подругу твоей матери Памелу, которая тоже была постарше, - бабушка указывает на девушку с белыми волосами. Присматриваюсь, и вправду она. Молодая, но, безусловно, она. - Памела очень быстро забеременела, и они поженились. На этом снимке она и Чарльз уже были родителями. Представляешь? Такие молодые… Эх, как давно это было. Их сыну тогда было вроде около двух лет. Как же они его назвали…? – в задумчивости прикладывает указательный палец к губам.
– Питер, – выдыхаю ненавистное имя.
– Да, точно, Питер, - восхищённо произносит она, - видишь, вроде память меня еще не подводит, - потом осекается, переводя заинтригованный взгляд на меня. – А ты откуда знаешь?
– Эта семья живёт по соседству со мной в Палм-Бей. И сын этих славных людей, - указываю на фото, а каждое слово пропитано желчью, – он превратил мою жизнь в ад, а его друзья, пытались изнасиловать…
Бабушка как будто онемела, лишь хватается за сердце, а глаза наполняются слезами. Альбом падает с её колен, а фотографии, все эти цветные и черно-белые воспоминания, рассыпаются по пушистому ковру. Как в замедленной съёмке, разворачивается ко мне всем телом и смотрит с такой печалью и страданием.
– Мне только исполнилось восемнадцать, – начинаю как заведённая тараторить, - он нравился мне, нет, я влюбилась в него,– замолкаю, нервно закусывая губу, чуть сдерживая слезы. Хочу ей всё рассказать, мне уже давно не больно. Но не могу видеть, как больно ей. - Ох, бабушка, я такая дура, – влажная дорожка стекает по моему лицу, судорожно смахиваю и во все глаза смотрю на эту статную, но сейчас такую подавленную старушку. Да-да, старушку. Οна как будто вмиг постарела.
– Расскажи мне, внучка, - тихо, так тихо шепчет, словно боится спугнуть. Сжимает мою руку, и это простое движение добавляет уверенности и успокоения.
– Он был у меня первым, и я хотела этого. Ну или думала, что хочу, - зажмуриваюсь, отгоняя образ Питера, – и всё было хорошо, во всяком случае, мне так показалось… Α потом он ушёл, – громко вздыхаю, опуская глаза в пол, - я хотела уйти и покинуть его дом, но не успела. Пришли друзья Питера, и… Всё произошло так быстро. Вдвоём они… они, - нет, дальше не могу. Это не то же самое, что рассказывать Глории. Поднимаю глаза на бабушку, её лицо мокрое - от слёз. Казалось, она оплакивает все те годы, что не была со мной рядом и ничего не знала обо мне. Это написано на её лице, она сожалеет. Обнимаю её, льну всем телом в желании утешить. Слов подобрать не могу, а может, ничего и не надо говорить.