И опять, блядь, Настя закричала. Её взгляд метался по сторонам, будто она пыталась найти хоть какой-то путь к спасению. Я почувствовал, как внутри меня всё сжалось от боли при виде её панического страха. Неужели я настолько отвратителен в её глазах, что одно моё прикосновение вызывает у неё такой ужас?
– Настя, пожалуйста, успокойся. – тихо произнёс я. – Я не сделаю больно тебе или тем, кто тебе дорог.
Девушка замолчала и остановила свой испуганный взор на мне, и только тогда я заметил, что её глаза были какие-то пустые, как будто это всего лишь оболочка человека, лишённая души. Моё сердце болезненно сжалось при виде этого ужасающего зрелища.
– Tesoro, вернись ко мне. – мягко произнёс я, надеясь, что она услышит в моём голосе искренность и поймёт, что ей ничего не угрожает. Но мои слова не возымели никакого эффекта, и она снова начала кричать, на этот раз ещё сильнее.
Я чувствовал, как отчаяние охватывает меня, сжимая грудь, будто стальными тисками. Я привык решать любые проблемы силой и насилием, но сейчас был совершенно беспомощен перед лицом этой хрупкой девушки.
Не зная, что ещё делать, я просто повиновался своим инстинктам. Резким движением я схватил Настю за талию и прижал к груди, надеясь, что физический контакт успокоит её. Но она лишь забилась в моих объятиях, продолжая истошно кричать.
Тогда охваченный отчаянием, я накрыл её дрожащие губы жадным и грубым поцелуем, пытаясь заглушить её леденящие душу вопли. Я целовал её с яростью отчаявшегося человека, стараясь вложить в этот поцелуй всю свою решимость защитить её, даже если для этого придётся применить силу. Её тело содрогалось в моих руках, но я не мог остановиться – мне было необходимо любым способом вернуть её к спокойствию, успокоить этот ураган эмоций, грозивший поглотить нас обоих.
Когда наши губы, наконец, разомкнулись, Настя замерла, глядя на меня широко раскрытыми глазами, полными слёз. Я видел, как она дрожит всем телом, будто пойманный в ловушку зверёк. Мне хотелось прижать её к себе, укрыть от всего мира, но я переживал, что любое прикосновение вызовет у неё новый приступ паники.
Я осторожно отстранился, стараясь не делать резких движений.
– Прости меня, Настя. – хрипло произнёс я. – Я должен был найти другой способ успокоить тебя, но не мог видеть, как ты страдаешь.
Но, к моему удивлению, она молчала, лишь безжизненно глядя на меня, а в её глазах до сих пор была пустота.
Ну, по крайней мере, она перестала кричать и плакать.
Я осторожно коснулся её руки, надеясь получить хоть какую-то реакцию, но тщетно. Настя стояла неподвижно, как статуя. Но неожиданно её глаза начали закрываться, а тело расслабляться. Прежде чем она успела упасть на пол, я поймал её и аккуратно устроил в своих объятиях, неся в её спальню. Внутри я бережно уложил бессознательное тело на кровать и укрыл тёплым пледом.
Её бледное, осунувшееся лицо вызывало во мне болезненные уколы вины и беспокойства. Не знаю, почему она отключилась, но, возможно, это был способ её измученного мозга справиться со стрессом. Мне придётся изучить это и найти для неё хорошего врача, но сейчас я, по крайней мере, мог выдохнуть.
Я понаблюдал за ней некоторое время и, убедившись, что она спит и ей ничего не угрожает, тихо покинул её комнату. Пройдя в собственную спальню, я подошёл к бару, и, достав бутылку виски, сделал несколько больших глотков прямо с бутылки. Когда я, наконец, мог вдохнуть полной грудью, отправился в душ, чтобы подготовиться ко сну.
Стоя под ледяными струями воды, я вернулся мыслями в гостиную, где Настя кричала и умоляла не трогать кого-то.
О ком это было? Ей угрожали, манипулируя, причинить вред кому-то из близких? Возможно, это мать, сестра или подруга. Наверное, из-за этого она попала в рабство.
На самом деле в этом нет ничего нового или удивительного. Мексиканским ублюдкам плевать на других, их волнует только власть и деньги. Угрожать бедной девушке, причинить вред её родным? Для них это проще простого. Но теперь я был решительно настроен узнать, кем угрожали Насте, и найти этого человека. Однако сначала мне нужно было, чтобы она сама захотела поговорить со мной об этом. Или же я буду вынужден действовать силой и заставить её рассказать правду.
Сжав челюсти, я представил, как переломаю каждую косточку в теле мерзавца, который посмел причинить ей боль. Я отрезал бы ему язык, а если Настя подвергалась сексуальному насилию, то скормил этой твари его собственный член, и заставил бы его испытывать то же самое, что и она. Но мне пришлось отбросить эти кровожадные мысли, чувствуя, как адреналин вскипает в венах, а жажда крови затмевает разум. Мне нужно было держать себя в руках, чтобы быть в состоянии готовности, если Насте ночью снова станет плохо. Я понятия не имел, как часто повторяются у неё эти срывы, и что именно может стать триггером.