Одиннадцать пар глаз пристально смотрят на меня, ожидая первых указаний. Ни одна не стремится вскочить со своего места, размахивая руками и крича: «Выбери меня! Выбери меня! Научи меня, я хочу учиться!». Они все этого хотят, все хотят тайный ключ к супружескому счастью. И они понимают, что все, что я сказал, — правда.
Абсолютно все эти женщины понимают, что кто-то другой трахается с их мужьями, потому что они сами не знают, как это делать.
И, в глубине души, я сочувствую им. Черт, я даже им симпатизирую. У них получилось воплотить свою жизненную цель — выйти замуж за кого-то, кто перебросит их из посредственности и устроит в комфорте благосостояния и богатства.
Это обычный синдром «Красотки». Они переходят от бесплатного лежания на спине или какого-то незначительного обещания о серьезных намерениях в виде дешевого бриллиантового кольца, к такому количеству драгоценностей, что у них не хватает конечностей их надеть. Но эти дамы не понимают, что независимо от того, что они сделали, чтобы захомутать своего Ричарда Гира, они должны сделать намного больше, чтобы удержать его.
Служебный персонал сопровождает женщин в их комнаты, оставляя меня в огромном помещении, в то время как солнце Аризоны начинает исчезать, медленно скользя по лазурному небу, которое превращается в холст в натуральную величину, с оттенками переходящими от светлых к темным — оранжевыми, розовыми, голубыми и багряными. И от этого вида, не запятнанного высокими зданиями и кружевом дорог, захватывает дух. «Оазис» находится вдали от цивилизации, в стороне от папарацци, дизайнерского дерьма и реалити-шоу.
Это моя любимая часть дня, когда палящее солнце пустыни опускается в распростертые неровные руки гор и кактусов. Даже самые неутомимые души ищут покой и уединение.
Я направляюсь через двор к гостевому дому. Мне принадлежат все эти владения, но в главном доме я не живу. Я должен поддерживать уровень профессионализма и свою частную жизнь, а если запереться с одиннадцатью женщинами в одном доме, то могут возникнуть… сложности. Мой бизнес — секс. Я инструктор по сексу. Я живу и дышу сексом. И я нуждаюсь в нем так же, как и их двуличные мужья.
Так что, в силу моей политики «не руби сук, на котором сидишь», во время шести недель обучения я живу без секса и насыщаю свой сексуальный аппетит только в перерыве между курсами, которые я провожу четыре раза в год. Даже потом, я осмотрителен. Иначе это не выгодно для моей работы.
Я принимаю душ, который смывает дневное напряжение, одеваюсь и иду в столовую на ужин. Дамы плетутся одна за другой и занимают свои места за большим столом. Они все еще здесь. Одиннадцать женщин, отчаявшихся восстановить связь с мужчинами, с которыми они надеялись быть связанными до самой смерти. С мужчинами, которые обещали горы свернуть в обмен на их согласие быть вместе. С мужчинами, которые нарушили свои клятвы, чтобы насытить свои ненормальные сексуальные потребности и потешить свое эго.
Пока нам подают первое блюдо, женщины молчат. Почти никто не притрагивается к закуске из фуа-гра, изысканно сервированной с яблоком-пашот и соусом из инжира. Даже звон серебряных приборов о фарфор не отражается эхом в огромном пространстве.
Сидя во главе стола, я медленно жую и изучаю одиннадцать безупречно держащихся женщин. Все они решили избегать зрительного контакта, поэтому делают вид, что клюют свои салаты и притупляют нервозность вином.
— Итак... — начинаю я, привлекая их неохотные взгляды. — Когда вы мастурбировали в последний раз?
Симфония покашливаний и вздохов приводит к моей широкой ухмылке. Эта группа обещает быть забавной.
— Простите? — насмешливо произносит одна из них, после того как допивает свое красное вино. Официант перемещается, чтобы вновь наполнить ее бокал жидкой храбростью, зная, что она ей понадобится.
— Я невнятно говорю? Или вы не знаете, что значит мастурбировать?
— Что? Я знаю, что... — она поеживается, теряется и качает головой в смятении, — ...такое мастурбация. Почему вы считаете необходимым задавать такие грубые некорректные вопросы?
Я разглядываю эффектную рыженькую, которая по-прежнему пялится на меня, ее вишневого цвета губы недовольно поджаты, а ее чрезвычайно большие, оживленные глаза сужены от отвращения, насквозь прожигая меня невысказанным осуждением. Даже притом, что ее лицо искажено из-за сердитого взгляда, она сногсшибательна. Не чрезмерно ухоженная или гламурная. У нее красота старого Голливуда, только в ней есть что-то искреннее и свежее.
Я хмурюсь, потому что такой тип красоты для этого места слишком. Тем не менее, этого недостаточно для мира, в котором она живет.
Эллисон Элиот-Карр. Дочь Ричарда Элиота, владельца и генерального директора одного из крупнейших инвестиционных банков в мире. Ее муж, Эван Карр, молодой человек с трастовым фондом из влиятельной семьи, связанной с политикой, и пользующийся популярностью у ее отца. Также он красавчик и развратный ублюдок, который без колебаний трахает все, что в «Маноло»3, от Майами до Манхэттена. Конечно же, эта пикантная информация не разглашается. Это моя работа — узнавать такие вещи. Чтобы попасть внутрь их голов. Раскрыть их самые темные тайны и заставить посмотреть им в лицо с неумолимой честностью.
Эллисон поджимает губы и качает головой, ее рот изгибается в язвительной улыбке.
— Вам нравится это? Унижать нас? Заставлять нас чувствовать себя ущербными и неполноценными? Будто именно мы — причина наших не совсем безупречных браков? Разве это мы ответственны за то, что таблоиды разрывают нас на куски? Вы не знаете меня. Вы не знаете ни одну из нас. И все же вы думаете, что сможете нам помочь? Я вас умоляю, я говорю «брехня»4.
Я откладываю столовые приборы и прикладываю ко рту льняную салфетку, а затем проницательно и самодовольно улыбаюсь:
— «Брехня»?
— Ага, определенно «брехня». В смысле, кем, черт возьми, вы себя возомнили?
Мои губы медленно растягивает улыбка. Я представляю себе, как облизываю пасть, как лев, собирающийся полакомиться изящной, вкусной газелью.
— Я — Джастис Дрейк, — самоуверенно заявляю я без объяснений. Это — обещание и предзнаменование, завернутое в подарочную упаковку из двух небольших слов.
— Ну, Джастис Дрейк... вы, друг мой, самовлюбленный хвастун. Вы ничего не знаете о наших ситуациях. Нет никакой волшебной панацеи, способной излечить наши браки. Но вы не узнали бы это, потому как ни хрена не знаете о нас. Вы не часть нашего мира. Черт, да вы, вероятно, берете информацию на шестой странице5 или на сайте ‘TMZ’6, — с надменным взмахом руки она откидывается на спинку стула и делает глоток вина, ее голубые глаза лани пристально смотрят на мой невозмутимый вид.
Подражая ее движениям, я отклоняюсь назад на своем стуле и складываю руки под подбородком, локтями опираясь на подлокотники. Мой взгляд копается в ее, распознает следы боли, смущения, гнева — чувств, которые она пытается спрятать за своим выражением лица от публики. Однако никакое количество косметики «Мак» или «Мэйбелин» не замаскирует несомненный ад, который запечатлен на ее матовой коже.
— Эллисон Эллиот Карр, жена Эвана Уинстона Карра, дочь Ричарда и Мелинды Эллиот. Закончила Колумбийский Университет со степенью в области бизнеса и финансов в две тысячи девятом году, хотя твоя истинная страсть — филантропия, и ты все свое свободное время работаешь с различными благотворительными и некоммерческими организациями.
Ты встретила Эвана, студента последнего курса, члена студенческого братства и президента вашего братства, когда тебя посвящали в «Каппа Дельта Ню» на втором курсе. В колледже Эван был у тебя единственным, и на Рождество две тысячи восьмого года он сделал тебе предложение перед вашими семьями в зимнем поместье твоих родителей в Аспене. Вы поженились следующим летом в Нью-Йорке и провели медовый месяц на Карибах.