Или дикарем при дворе.
Никто не смотрел на меня сверху вниз. Ринке Руйенс, глава компании Rochstar, подошел ко мне на мероприятии, организованном по случаю открытия новой ветки на телеканале Polsat. Поздоровался, представился, и мы разговорились. Он оказался человеком без предрассудков, приятным и общительным. Впоследствии я не только принял участие в его телевизионной программе, но и подружился с этим человеком. И многими другими. И это было хорошо.
И тебе не хотелось стереть с их лиц натянутую улыбку?
Я не отношусь так к людям. Если кто-то вежливо со мной общается, стараюсь отвечать тем же. Но в моей голове мир селебрити был на втором месте. Работа группы продолжалась отлично, закончив один тур, мы отправлялись в другой. Там были мои люди и моя среда. В Варшаву я возвращался не для вечеринок, а к женщине.
А принимали тебя в этом мире как «парня Доды» или как лидера наиболее известной металлической польской группы?
Существует стереотип, что метал — это мир, о котором знают только избранные. С этими людьми я был связан и до того, как начал встречаться с Доротой. Я был знаком с Кубой Воеводским, Чеславом Мозилем[31], с Мацеем Маленьчуком[32] до того, как мое лицо стало красной тряпкой на обложках таблоидов. Они знали меня, как Нергала, а не как парня Доды. Behemoth по радио не крутили, но сложно игнорировать результаты продажи наших альбомов. Как первая и единственная польская группа, мы два раза попали на обложку американского Billboard. И, в конце концов, нам вручили национальную музыкальную награду Fryderyk, a Evangelion три недели занимал первую строчку в национальном списке самых продаваемых музыкальных а льбомов! Даже гданьские чиновники присудили мне награду как молодому деятелю культуры.
Да. Но — подошла ли к тебе Эльжбета Запендовская, известный преподаватель вокала, со словами: «Пан Адам, ваш последний альбом феноменален, но в четвертой песне, на сороковой секунде, высокую ноту вы немного не дотянули». Так это выглядело?
Я не знаю, нравилась ли им моя музыка; честно говоря, меня это не особо интересовало. И комплексов у меня не было. Они видели, кто я есть. Трудно подорвать музыкальный статус моей группы.
Все приятные, улыбчивые, доброжелательные… Ты правда хочешь меня убедить, что так выглядит тот мир?
У него были свои темные стороны. Он слишком искусственный, пластиковый снаружи.
А что под пластиком?
Именно что ничего. Недавно я читал известное эссе Зигмунда Баумана о современных формах коммуникации. Он назвал это словом «блестки», которые не оставляют места реальному общению. Таким был тот мир. Мелочным. Живущим под диктовку прессы, которая его освещает. На первом плане сплетни, клевета, ссоры, фотографии, сделанные втихаря…
У этой прессы есть свои цели.
Потому что скорость нашей жизни нарастает. Заметными остаются только цвет и блеск, а смысла в них все меньше. С обложки может кричать заголовок: «Измена!» Всю страницу занимает фотография. И только внизу мелким шрифтом напечатано несколько слов. Мы покупаем это, потому что такое нас притягивает, но это фастфуд. Мы проглатываем такую еду, но безо всякой пользы.
Тебя эта пестрота не привлекает?
Я иногда нахожу что-то и для себя. Бывает, что меня манит какая-то иллюзия, захватывает, как ребенка, и только по истечении некоторого времени я понимаю, как бесполезна была эта яркая птичка. Но я учусь каждый день. И сегодня я лучше распознаю эти блестки. Эту странную группу людей, которым важно указать на свое присутствие только для того, чтобы на это указать: «Внимание! Вот он я! Посмотрите! Я вымыл ноги! Шок! У меня грудь из лифчика выпала! А вот моя тачка! Мой пес курит травку!» Слишком много восклицаний! Просто херня! И речь даже не о том, что единственной ценной вещью в жизни является просмотр фильмов Бергмана и Феллини или чтение энциклопедии. Мы бы сошли с ума. Мелочи тоже важны, от прозы жизни не сбежишь. Речь идет о равновесии.
Нет ничего удивительного в том, что этого равновесия нет на глянцевых страницах…
Сегодня мир изменился. Мы покупаемся на обычные вещи, которые становятся показателем качества.
Было время, когда и меня эта иллюзия водила за нос. Но не поймите меня неправильно. Время, проведенное с Доротой, те полтора года в Варшаве, я вспоминаю с приятным чувством. Как игру, как науку, одну из самых главных в моей жизни. Меня сделали селебрити. От меня это не зависело. Я встал перед камерой, и она меня полюбила. Иногда меня это смущало, иногда веселило. Если нравится представлять, что я и дальше остаюсь героем той истории — окей. Но в какой-то момент я понял, что могу стать готовой взорваться бомбой, инородным телом, которое мешает кажущейся гармонии того гигантского реалити-шоу.
32
Польский певец, рок-гитарист, поэт, лидер групп Pudelsi и Homo Twist, принимал участие в записи песни Behemoth Lycifer, снялся в клипе.