У ворот Кремля ко мне подошел человек средних лет. Он вежливо поздоровался, испытующее взглянул на меня, затем сказал:
— Вас ожидает автомобиль, в машине согреетесь, на улице нынче зябко, тридцать два градуса мороза.
Высокий, худой незнакомец проводил меня до машины, предупредительно открыл дверцу, помог сесть. Заревел мотор, машина набирала скорость. Показались очертания Киевского вокзала, старые домики Дорогомиловской заставы. Мы подъехали к глухому забору. Шофер просигналил. Из караульного помещения вышли военные и штатские.
— У вас, дамочка, какие документы имеются? — спросил дядя исполинского роста, по-видимому, старший. Предъявила паспорт и удостоверение личности. Ворота автоматически открылись. Показался красивый особняк, похожий на старинную усадьбу конца XYIII века. Молчаливая женщина провела меня в уютную гостиную. Раскрасневшаяся с мороза, я прямо в шубе плюхнулась на диван.
— А, вы уже здесь, В. А.? — услыхала я знакомый, нерусский гортанный говор Сталина.
— Да, Иосиф Виссарионович, мы только что приехали.
— Сейчас распорядимся, чтобы вас раздели.
Женщина взяла шубу, муфту, шапочку, перчатки.
Взгляд ее больших серых глаз ничего не выражал.
— Вы, наверно, проголодались? — мягко проговорил Сталин. — Пойдемте в столовую. Там, кажется, для нас накрыли стол. В нашем доме не надо стесняться.
Как приятно ступать по мягкому, пушистому ковру! На небольшом столе ажурная белоснежная скатерть. Два прибора, изысканная посуда. Вилки, ножи, ложки из старого добротного серебра.
Нас угощает приветливая, немолодая русская женщина. Таких деликатесов не имел даже избалованный буфет Большого театра. При виде яств ощутила волчий аппетит. С наслаждением пила ароматные вина столетней давности. Не верилось, что в первый день января я ем свежие огурцы, редис, помидоры, груши, яблоки. Немного обалдела. Увидев мое смятение, Сталин тихо сказал:
— Вам из наших скромных запасов приготовят вино, икру, рыбу, сладости, овощи, фрукты.
— Большое спасибо, И. В.! Время теперь позднее, пора собираться домой, да и вы, наверно, устали?
— В. А., нам нужно серьезно поговорить. Если не возражаете, пройдемте в другую комнату, нам там никто не будет мешать.
Понять Сталина трудно: акцент ужасный. Переспрашивать не решилась. После крепкого горячего кофе, вкуснейшего грога стало совсем хорошо. Боязнь и растерянность улетучились. Я пошла за ним. Оказалось, что И. В. ростом ниже меня. Мы вошли в комнату, где стояла большая низкая кушетка. Сталин попросил разрешения снять френч. На плечи он накинул восточный халат, сел рядом, спросил:
— Можно потушить свет? В темноте легче разговаривать. Хочется побеседовать с Вами по душам.
Не дождавшись ответа, он погасил свет. Я очутилась в темноте. И. В. меня обнял. Я смолчала. Он умело расстегнул кофточку. Сердце мое затрепетало.
— Товарищ Сталин! Иосиф Виссарионович, родненький, не надо, я боюсь! Пустите меня домой!..
На мой жалкий лепет он не обратил никакого внимания, только в темноте загорелись ярким пламенем его звериные глаза. Я еще раз попыталась вырваться из его цепких объятий, но все было напрасно. Путь к отступлению был отрезан. Сталин продолжал меня целовать, ласкать, его щетинистые усы кололи лицо, подбородок, впивались в глаза…
Утром привела себя в порядок, перекусила. Чисто выбритый, надушенный Сталин спросил:
— В. А., как вы себя чувствуете?
Я промолчала. Он попросил вернуть записку и тут же порвал ее на мелкие клочки.
— В. А., вы получили квартиру?
— Нет, И. В. Живу в театральном общежитии, собираюсь снять комнату в общей квартире.
Сталин улыбнулся:
— Надеюсь, вы умеете молчать и не станете распространяться относительно того, как мы вместе провели новогоднюю ночь?
— Конечно, товарищ Сталин!
— Можете называть меня по имени отчеству.
Во время прощания его серо-коричневые глаза с налетом желтизны снова вспыхнули…
Мороз вернул силы. Сгибаясь под тяжестью сталинских даров, шофер внес в мою комнату коробки с продуктами..
— Скажите откровенно, — спросила В. А. после того, как я записал в свой блокнот несколько эпизодов, — вас не очень шокирует то, что я говорю?
— Любое начало трудно, но если мы решили пойти на такой шаг, то как бы нам ни было тяжело, надо продолжить и закончить взятую на себя миссию.
— Будьте очень осторожны, — предупредила меня Вера Александровна, — записи свои никому не показывайте и ни с кем на эту тему не говорите. Печатайте без дат, на папиросной бумаге в одном экземпляре и лучше всего через один интервал. Я об этом говорю, потому что достаточно хорошо осведомлена о силе и могуществе органов государственной безопасности. Вы должны знать, что мы рискуем в одинаковой мере. Если со мной что-нибудь случится, я вынуждена буду все отрицать, вы должны войти в мое положение…