Но сдать свою «команду» Серый отказался наотрез, как Саша ни просила. «Потому что это неправильно». В то, что его подставили, он не верил. Потому что «людей нельзя обвинять, если не знаешь точно».
Так что Саша сама пошла на преступление — уничтожила улики, которые свидетельствовали против Серого по тем пунктам обвинения, где его вины, как ей казалось, не было.
Саша испробовала все пути, чтобы уберечь Серого. И уже в самом конце, перед тем как передавать дело в суд, санкционировала психиатрическую экспертизу. Мало ли что найдут, и можно будет на это сослаться. Смягчающие обстоятельства никогда не помешают. Она рассчитывала на случайность. Даже не рассчитывала. Просто делала все, что можно и что нельзя.
Она была как в бреду — между отчаянием и отчаянием. Она ненавидела себя. Она ненавидела себя за то, что не может жить без его губ, без его рук, без его запаха. Она ненавидела себя за то, что не может ничего изменить. Она ненавидела себя за то, что пытается менять. Она не хотела жить. И она хотела, чтобы он был ее жизнью.
Когда она читала результаты психиатрической экспертизы, ей стало дурно. Буквально. Физически, У нее кружилась голова, тряслись руки. Сердце то останавливалось вдруг, то начинало биться с неимоверной силой. Пересохло во рту. Диагноз был прост и лаконичен: «Дебильность умеренной степени выраженностиI».
Она пыталась читать текст врачебного заключения, но не смогла. Страница за страницей психиатр описывал ей ее Серого, ссылаясь па многочисленные психологические исследования и тесты:
«Слабость абстрактного мышления», «преобладание конкретных ассоциаций», «словесное заимствование и примитивность суждений», «компенсирован за счет механической памяти и подражательного поведения», «бедная эмоционально-волевая сфера», «недостаточная обдуманность поступков», «повышенная внушаемость». И наконец, как приговор, индекс интеллекта, IQ — 58. При минимально необходимых восьмидесяти.
Безжалостно. Она хотела покончить с собой, но не смогла.
Саша считала своего Серого необычным, и он-таки был необычным — он страдал умственной отсталостью. Да, наверно, Саша не поверила бы врачам, решила бы, что они ошиблись. Но она знала каждый тест, она сама была специалистом в этой области. А для специалиста перечисленные характеристики звучат однозначно — это симптомы дебильности.
Как она могла всего этого не заметить?.. Это же так очевидно! Теперь все встало на свои места. Да, мир Серого был прост и понятен. Он с легкостью отличал добро от зла. Он был тверд и прямолинеен. Он не беспокоился о будущем и ничего не боялся. Дебильность умеренной степени выраженности...
Странная штука любовь. Она действительно похожа на солнце. Она ослепляет. Она выжигает глаза.
*******
Она вызвала Серого на последний допрос. Его ввели в ее кабинет, он дождался, пока охранник выйдет, обнял Сашу и принялся ее целовать. А она вся словно одеревенела — ни чувств, ни боли, ни единой мысли.
«Ты веришь в Бога?» — спросил он вдруг.
«Верю ли я в Бога? — механически переспросила Саша и через секунду так же механически ответила: — Да».
Серый разочарованно сел на табурет напротив ее стола.
«Саша, это неправильно. Если тебе плохо, тебе Бог нужен. Так?» — он уставился на нее своими большими, серыми, немигающими глазами.
«Так», — еле выговорила Саша, впервые понимая, что в этих, таких любимых, глазах ничего нет, пустота.
«А если у тебя все хорошо, — Серый улыбнулся. — Если у тебя все, что тебе надо. Тебе нужен Бог? Нет, не нужен. Так?»
«Так», — шепнули ее губы.
Она смотрела на его улыбку — бесчувственную, глупо хихикающую, пустую.
«Ну вот, видишь, — обрадовался Серый. — Значит, Его нет».
Серому дали семь лет колонии особо строго режима. Удивительно маленький срок, если учесть, что он совершил и в чем участвовал. То, что он дебил, позволило существенно скостить срок.
На процессе прокурор заявила, что, согласно данным судебно-психиатрической экспертизы, обвиняемый на момент совершения преступлений был вменяем. Однако попросила суд принять во внимание тот факт, что выявленная экспертизой умственная отсталость обвиняемого не позволила ему адекватно оценивать последствия своих действий. Суд принял этот факт во внимание.
Через день после суда к Саше зашел тот самый Павел, который сейчас стоял перед ней. Зашел «на разговор». Он сказал, что все знает о ее романе с подследственным и может подтвердить это документально, что у него на руках все доказательства ее служебных преступлений, включая уничтожение улик, и... что он хочет с ней встречаться.
Саша могла не согласиться. В противном случае ей гарантировалось судебное преследование и возврат дела Сергея на доследование — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Саша согласилась. Мертвому все равно с кем встречаться.
*******
Павел давно пытался привлечь внимание Саши к своей персоне, но до этого момента у него не было никаких шансов. Он относился к тем красивым мужчинам, чья красота неприятна. В нем все было правильно — от фирмы носа до телесных пропорций, но в этой своей «правильности» он был мерзок.
Павел клялся Саше в любви, точнее — в «любви-ненависти». Он утверждал, что она пробуждала в нем садомазохистские наклонности. Она одна. Конечно, Саша в это не верила. Ей было очевидно, что Павел просто стыдится своего извращения и ищет ему оправдание. Естественное желание насильника — выглядеть жертвой в глазах жертвы. Павел настаивал, что во всех его бедах виновата Саша и требовал от нее сочувствия, а в качестве «искупления» — активного участия в его оргиях.
Страшный сон. Почти полгода. Буффонада страшного сна. Павел извращался всеми возможными способами, постоянно придумывал какие-то новые фокусы. А Саша лишь выполняла его инструкции — тупо, даже не понимая, что именно она делает.
Она была, как механическая кукла — совершенно мертвая. Правда, у этой куклы было одно воспоминание. Кукла помнила чувство, словно из другой жизни... Она обнимает голову ребенка — бритую, теплую, с едва уловимым запахом осеннего леса.
Ситуация разрешилась неожиданно. Серого ни то убили в тюрьме, ни то он действительно, как значилось в документах, заболел воспалением легких и умер. Саша узнала об этом совершенно случайно — увидела во внутренней сводке. Она смотрела на эту запись и чувствовала, что умер ребенок. У нее умер ребенок.
Возникший было порыв найти, разыскать, поднять материалы, выяснить подробности и истинные причины прошел так же внезапно, как и появился. Вместо этого Саша просто написала рапорт. Пошла, написала и сдала в канцелярию. Ее перевели на другое место работы.
Теперь у Павла не было никаких шансов, ни на что. Его жалкие попытки вернуть Сашу, его угрозы и истерики успехом не увенчались.
Лишь изредка они сталкиваются теперь в городской прокуратуре, в которой Саша именно по этой причине очень не любит появляться.
— Ты спрашиваешь, что мне больше нравится? — Саша посмотрела Павлу в глаза. — Мне, да? Я не ослышалась?
— Да, — Павел испугался ее взгляда. Саша улыбнулась:
— Мне нравится думать, что ты, Паша, несчастен. Очень. По крайней мере, больше меня. Потому что я уже ничего не чувствую, совсем. А ты — чувствуешь. Что-то очень странное, но чувствуешь. И знаешь, я думаю, есть в этом мире какая-то справедливость. Если Бог тебя обделяет, он от тебя и не требует ничего. А если дает, то и взыскивает. Чувствовать, Паша, — дар, но это — и крест. Твой. А со своего я уже сошла.
*******
Саша вышла на улицу ч заплакала — без причины, прости так. От слабости. Нужно возвращаться в управление, а силы куда-то подевались. Слоено их украл кто-то. Обычно Саша старается не вспоминать ни о Сереже, ни о Павле. Чтобы меньше презирать себя и не так чувствовать бессмысленность своею существования. Тогда, во время последней встречи с глазу на глаз, Сережа сказал ей: «Если тебе плохо, тебе Бог нужен». Он был неправ. Сейчас ей плохо, а Бог ей не нужен. Чем Он сможет ей помочь? Сотворит чудо? Какое?.. Это просто смешно! Чудом для нее может стать только ужас, больший, нежели она пережила прежде. Нет, Саше больше не нужны чудеса. Не надо. Спасибо.