Абрахаму Лихту удается наконец снова раскурить сигару, он бросает спичку на стол.
Эстер шепчет:
— Это не он… разве это он? Кто это?
Парень совершил зло, да, но еще непростительнее то, что он солгал отцу. Он солгал Абрахаму Лихту.
Лихт скрывает свое страдание. Этот болезненный толчок в сердце. Свой убийственный гнев.
И все же: это не может быть гнев. Ибо Харвуд, несмотря на все свои несовершенства, — безусловно, Лихт; его плоть, кровь и кость. Хотя мать его старших сыновей давным-давно предала Абрахама Лихта и он ее так и не простил, тем не менее он любит ее сыновей так же, как остальных своих детей. «Ибо я дал клятву». Ибо я их отец.
Поэтому на следующий день, когда Харвуд наконец выполз из постели, небритый, немытый, пропахший потом, словно загнанная лошадь, страдающий от тошноты, Абрахам Лихт позвал его в ту комнату в глубине дома, которую называл своим «склепом» и которая являлась для него и кабинетом, и библиотекой, там хранились стопки папок, коробки с документами и письмами и стоял трехфутовый сейф с наборным замком.
— Ладно, — сказал он без всякой интонации, — рассказывай, что случилось между тобой и Терстоном?
Виновато понурив голову, Харвуд быстро ответил:
— Что… что ты имеешь в виду, папа? Разве что-нибудь случилось…
— Отвечай мне.
Харвуд, все еще в оцепенении от одуряющего сна, оперся о стул, чтобы не качаться. Пряди грязных волос облепили ему лицо, и он нервно отбросил их назад. Пухлые губы изогнулись в подобии улыбки.
— Я что, вчера вечером сказал, что видел Терстона? Не может быть, чтобы я это сказал. А если сказал, то это была ошибка. Я имею в виду то, что я сказал, будто видел его.
— Харвуд, я спросил, что произошло между тобой и Терстоном?
Харвуд затряс головой, словно оглушенный пес.
— Что-то случилось… с Терстоном?
— Я ничего не знаю о проклятом Терстоне, — раздраженно ответил Харвуд. — Единственное, что я слышал, так это что он попал в какой-то переплет. В Атлантик-Сити, в том шикарном отеле, где меня быть не могло, поскольку я отправился в чертов Балтимор, чтобы работать на этой чертовой лотерее.
— В переплет? — резко повторил Абрахам. — Терстон? Каким образом?
— Не знаю!
— Отвечай мне.
— Отец, я уже сказал…
— Харвуд, неужели ты думаешь, что можешь обмануть меня? Ты мой сын; ты — мое творение. Когда ложь еще только зарождается в твоей голове, я уже это чувствую. Я ее слышу.
Харвуд смотрел на Абрахама Лихта с ужасом. Мясистая рука, тыльной стороной которой он начал было вытирать рот, застыла на месте, и он начал пятиться. Абрахам Лихт наступал на него. Харвуд покачнулся, словно готов был упасть в обморок, у него начали закатываться глаза.
— Смотри на меня, сын, — спокойно приказал Лихт. — И говори, что у тебя там, в душе?
И тогда Харвуд начал всхлипывать, заметно дрожа. Казалось, позвоночник у него обмяк, и он сказал прерывающимся голосом:
— Я не знаю, я его не видел… Черт, я шел, чтобы встретиться с ним, а он не пустил меня… не дал мне денег… отрицал, что мы с ним братья.
Абрахам Лихт схватил сына за широкие мускулистые плечи, чтобы не дать ему упасть, и так же спокойно приказал:
— Рассказывай.
— Отец, я не сделал ничего дурного… это он виноват…
— В чем — виноват?
— …он отрицал, что мы с ним братья, папа!.. Он заставил меня просить у него милостыню…
— Говори мне правду.
Харвуд стоял онемевший, его расквашенное лицо исказила гримаса, которую можно было с натяжкой принять за гримасу стыда. От его скрючившегося тела шел запах, хорошо знакомый Абрахаму Лихту, запах загнанного в западню зверя. Даже теперь, когда точно знаю, не могу поверить. Ведь до сих пор мы собирали такой богатый урожай.
Именно в этот момент Абрахам Лихт заметил странную отметину на лбу Харвуда — то ли тень, то ли порез. Он подтащил сына к окну, чтобы лучше рассмотреть ее при свете.
— Харвуд, что это? Эта отметина? Когда она…
Харвуд запаниковал и отшатнулся от отца, не смея, впрочем, убежать, он опустился на колени и по-детски протянул руки, словно защищаясь. Лицо у него сморщилось, и он зарыдал, отрывисто, тяжело всхлипывая. Схватив Абрахама за руки, запинаясь, он молил о пощаде:
— Папа, это Терстон виноват, не я! Терстон, а не я, — убийца! Это Терстон ее задушил.
Немой
Он бежал на север, вдоль широких песчаных пляжей, мимо бухты Ойстер, гавани Литл-Эгг, залива Барнегат; он бежал на запад, в дикое бездорожье Сосновой равнины, где можно было прятаться не только несколько дней, но и несколько лет; неблагоразумно (ибо теперь он был истощен голодом и почти бредил от лихорадки) он бежал на юг, мимо Батсто, мимо озера Мейкпис, мимо Вайнленда… где наконец, на четвертый день погони за убийцей миссис Уоллес Пек, его и настигли.