— А вы, правда, так живете, ну… скитаетесь, не сидите на одном месте?
— Все по-разному. Многие кланами живут, они могут и оседлую жизнь вести. А я одинок. Нет семьи, нет дома…
— Так что было в той деревне?
— Иду, глядь, тачка стоит. Такая тачка хорошая, почти новая. Я ее взял, иду, тачку качу…
— И что, тебя с этой тачкой поймали?
— Да нет. Иду, смотрю: двор безлюдный. А на том дворе валяется топор старый, на другом дворе мотыга. Чего только люди не бросают без присмотра…
Я уже давилась от смеха:
— Ты как в сказке прям жил…
— Да, а что?
— Набрал, значит, ты полную тачку вещей со дворов и идешь себе такой спокойный, катишь ее, — улыбалась я.
— Ага, — соглашался Лилиан. — И тут гад-участковый, откуда ни возьмись…
Вроде и кража дело постыдное, но когда Лилиан так об этом рассказывал, то без смеха слушать это было невозможно. И сразу как-то жаль его становилось: ну не понимает, что делал он что-то плохое, такой вот бесхитростный человек.
— Ничего, не расстраивайся, много тебе не дадут за это барахло.
Лилиан всегда был готов помочь, силища у него была чисто мужская. Вот кому не страшно отправляться на зону — кто его тронет?
Я обожала истории, рассказанные сокамерницами. Каждая история — жизнь. Каждый человек это представитель окружающего мира. Мнение одной женщины — мнение многих ей подобных. Здесь можно было встретить, кого угодно и любая давала познать что- то новое. Тюрьма — поистине великая школа для тех, кто умеет слушать.
Соседка по наре, Наташа, все время переживала, что я не мою спину. Она подходила ко мне в душе и забирала мочалку:
— Так, поворачивайся, я тебе спину потру.
— Отстань, моей спине и без того неплохо живется. Я читала, что тереть спину вредно.
— Ты слишком много читала, как я погляжу.
Она забирала у меня мочалку и терла, как заботливая мамаша ребенка.
Она была интересной Личностью, именно так с большой буквы. В первый же день как Наташу к нам привели, я ее невзлюбила. Она была вся такая правильная, манерная, не расставалась с Библией ни на минуту. Мерзкую баланду ела так, словно это было изысканное блюдо в ресторане. Она садилась за стол с ровной спиной и вкушала ложечкой это варево, даже нахваливала порой. Разве могла она не бесить? Мы с девчонками прозвали ее Богоматерь и всячески старались зацепить. Но она так равнодушно относилась к нашим потугам, что становилось потом даже как-то неловко. Однажды она ни с того ни с сего мне сказала:
— Ты очень странная девушка.
— Ты тоже, — буркнула я в ответ.
— Ты напоминаешь мне Маугли, который попал в дикие джунгли. Он пытался походить на животных, но как бы ни старался, оставался человеком. Был инородным среди них.
У меня отвисла челюсть. Что это было — комплимент? Решила усмирить вредную девочку? Я призадумалась и с тех пор перестала ее доставать. А спустя еще какое-то время, мы начали общаться и влюбились друг в друга.
Она называла меня Человеческий детеныш, как Маугли, и это прозвище прилипло ко мне.
Когда пришло время расстаться с Наташей, я
расплакалась.
— Напиши мне что-то на память, — попросила я.
И вот какие стихи она мне написала:
(Наташа К.)
Мы были просто женщинами — ссорились, мирились, дрались, плакали, обожали любовные истории и переписку.
В основном наш день проходил следующим образом. Всю ночь мы проводили за перепиской, а чтобы не спать, многие пили чифир[5]. Это было отвратительное варево из крепкого чая. Некоторые очень любили чифир, подолгу колдовали над ним, переливая из одной чашки в другую и как-то по-особому заваривая. Но все равно для меня это была просто «заварка».
— Ируха, у тебя есть чай? — как-то раз спросила меня Валя.
— Ага.
— Чифирнуть не хочешь?
— Да не особо. Но чай берите, пейте.
Девчонки заварили и все же настояли, чтобы я к ним присоединилась. Когда я хлебнула чифира впервые, меня чуть не вырвало. В ушах стоял шум, давление очень поднялось. Гадость редкостная.