После праздников восьмиместная палата вновь заполнилась, и нашего доктора мы видели только на обходах, но теперь он заходил, окружённый тремя-четырьмя коллегами. Меня он будто бы не видел, к моей кровати близко не подошёл ни разу, и вскоре меня выписали.
Я ощущала себя под невидимым, но почти осязаемым колпаком мощнейшей защиты свыше и была счастлива, как никогда!
Из огня да в полымя
Я буквально летела домой, и крылья сопровождающего ангела хлопали за моей спиной.
Но там меня уже дожидались следующие испытания: во-первых, прошло полгода, и мне предстояло выдержать ещё один суд, чтобы получить наконец-то долгожданный развод, а во-вторых, я не могла узнать мою дочь. Сказать, что она изменилась – не сказать ничего!
Семилетняя Алька вела себя более чем странно, её мимика, жесты, все движения походили на призывное поведение взрослых пьяных женщин, ищущих приключений. Даже моя мама, с утра до позднего вечера занятая на работе и ничего вокруг не замечающая, и то почувствовала неладное.
Но это самое неладное проявилось во всю силу, когда к нам домой пришёл мой бывший супруг, чтобы обсудить дела. Алька возбуждённо крутилась вокруг отца, жеманно хихикая, она то принималась истерично хохотать, то хныкала и забиралась папе на ручки, как двухлетняя, то усаживалась к нему на колени и тёрлась там, как кошка в марте. Я потеряла дар речи…
То, о чём я когда-то из познавательного интереса, но с отвращением читала у Набокова, теперь пришло в мою жизнь!
Мама призналась, что когда я была в больнице, отец несколько раз забирал Альку к себе, там в нашем прежнем доме у неё была любимая подружка, и девочки очень скучали друг по другу. Праздники, каникулы, Алька несколько раз там ночевала и всё время просилась к папе ещё и ещё…
Этот сюжет развивался очень жёстко, и целый месяц я не спала, казалось, ни минуты, ночное время тянулось бесконечно, потом светало, но целительного забвения так и не приходило. Перед глазами стоял кровавый туман ярости и гнева, единственным желанием было своими руками убить моего бывшего мужа, и ни о чём другом я больше думать не могла.
Если бы не отец Георгий, то я не знаю, чем бы всё закончилось.
Я звонила батюшке по межгороду, потому что уехать из дома и оставить ребёнка было немыслимо. Так вот, если бы он тогда меня не удержал, напугав ещё сильнее посмертной участью, то не знаю, как бы я справилась с собой.
Но постояв на этой грани, я хорошо знаю, как оно бывает.
Я знаю вкус настоящей ненависти, и что при этом происходит в душе и в теле.
Естественно, что от нервного перенапряжения все мои язвы снова воспалились, но в больницу я больше не ложилась, сама пила таблетки, и когда немного разогнулась от боли, то мы с Алькой поехали к отцу Георгию. Наконец-то я смогла поисповедоваться, задыхаясь от слёз, и когда батюшка отпустил мне грехи, то он ещё долго-долго говорил с Алькой наедине, потому что в семь лет ребёнок уже в состоянии давать оценки своим действиям. И после той исповеди он нас пособоровал в первый раз.
Потом я видела сотни соборований, когда помогала отцу Георгию служить, сама на них пела и читала, но того первого таинства не забуду никогда – в маленькой каморке в притворе Никольского храма батюшка мазал нас елеем, как теперь никто не делает на массовых соборованиях, полностью восстанавливая печати дара Святого Духа, как при крещении.
Мы с Алькой разулись и стояли босиком на вязаном коврике со свечками в руках, а он семь раз читал Евангелие, укладывая книгу на наши склонённые головы, и ставил нам кресты ароматным елеем на лбу, на веках, рядом с ушами, на ладонях и даже на ногах. Церковь утверждает, что мать и дитя до семи лет составляют единое целое, и через болезни ребёнка Бог указывает на грехи матери, чтобы она одумалась, а в таинстве соборования ей прощается всё, даже забытые и неосознанные грехи.
Вы не поверите, но после этого ко мне снова вернулась моя прежняя Алька, её странное поведение больше никогда не повторялось, а я наконец-то смогла уснуть.
Отец Георгий убедил меня никак не мстить мужу, не подавать в суд, чтобы не травмировать психику ребёнк а, а наоборот, развестись поскорее без скандала, переехать оттуда и увезти Альку с собой. Тем более что жить мы могли в мастерской – в ста метрах от него и от Никольского храма. Я послушалась.
Изо всех сил стараясь держаться спокойно, я выдержала второй суд и твёрдо потребовала развод. А потом набралась мужества и сводила Альку к врачу, что-то там наврала про её жалобы на боли внизу живота, и увидела белый свет, узнав, что самого страшного не успело случиться.