Мне повезло, можно сказать. Тем временем стемнело, стало немного прохладнее, жизнь начала налаживаться. Когда уже совсем стемнело, часов в 10 вечера поезд остановился на большой станции, кажется, это была Фергана, точно не помню, я не знаток восточной географии. Вот где началось настоящее веселье. Там тоже отправляли призывников в армию. На нашем поезде. По сравнению с нашими ребятишками, баловавшимися в туалетах одеколончиками, в вагон заносили тела практически в жопу пьяных и абсолютно обдолбаных аборигенов, а снаружи бесновалась толпа провожающих, находящихся в такой же кондиции. В первый раз в жизни я видел, как толпа раскачивает железнодорожный вагон так, что мне казалось он вот-вот опрокинется. Вой и рев снаружи были жуткими, не верилось, что такие звуки способны издавать люди. Из окна было видно как кто-то дерется, бегали смуглые загорелые местные менты, угощая всех желающих резиновыми палками, оттаскивали людей от вагонов. Где-то грохнуло выбитое стекло, короче, я вздохнул с облегчением, когда поезд все же тронулся. В проходе стояли (если могли) призывники-узбеки, зыркая на нас изподлобья мутными взглядами. Я к тому времени спустился вниз, мы сидели по трое на нижних полках, однако ж подвинулись и предложили вошедшим сесть. Те не стали ломаться, кое как мы уселись и началось великое братание народов. Из рюкзаков узбеков было извлечено приличное количество огненной воды, коей они начали угощать своих русских братьев. Те, понятное дело, не отказывались. Я тогда не пил совсем, а так наша и соседние купешки были пьяны вусмерть уже через час. Откуда-то появилась гитара, пели все подряд, Макаревича, Гребенщикова, «Мурку», к которой подошли из-за угла, офицеры наши бегали взад-вперед, страшно матерясь, угрожая по прибытию в часть самыми жуткими карами, но наиболее пьяная и политически активная часть посылала их в известное место, причем уже на двух языках — культурный обмен уже шел достаточно активно. Добрые узбеки быстро научили наших ругаться на своем языке. Ночь прошла весело, а к утру меня начало клонить ко сну, я забрался на свою третью полку и провалился в дремоту…
Проснулся, когда уже вовсю светило солнце, настоящая жара еще не наступила, за окном уже была самая что ни на есть настоящая пустыня, один раз я видел несколько верблюдов, только в отличие от тех, каких показывали в «Клубе путешествий» они были какими-то мелкими, чахлыми и грязными, на боку одного животного краской была намалевана цифра 4. Леха же утверждал, что видел дохлого ишака у насыпи. Со вчерашнего дня у нас скопилось невероятное количество бутылок, которые мы выстраивали рядками на срезе открытого окна а потом палочкой проводили по этой шеренге, сталкивая бутылки за борт, где они со страшным грохотом разбивались о шпалы. Это называлось ковровое бомбометание. Проводник-туркмен беспристанно орал на нас, грозясь вызвать начальника поезда, но как только он бежал в один конец вагона, откуда доносился звон, в другом раздавался точно такой же. Я в общем-то его понимаю, сданные бутылки обеспечивали ему какой-никакой приварок. Слава Богу, бутылки вскоре кончились.
Нас поприветствовало местное население — местные детишки развлекались тем, что стояли у насыпи, ожидая поезд, а затем кидались здоровенными булдыганами в окна. Один такой булыжник влетел в окно нашего вагона, за пару купешек от нас, разбив стекло и основательно изранив осколками маленького ребенка, лежавшего на верхней боковой полке. К счастью, окно там было забрано тремя металлическими прутами, и булыжник застрял между ними. Кровищи было изрядно, ребенок орал, но ничего серьезного, к счастью с ним не произошло. Просто изрезало слегка физиономию.
Откуда-то появился не то узбек, не то киргиз в форме младшего сержанта, должно быть, пришел из соседнего вагона, предлагая выменять у нас «гражданку». Ему понравилась моя хоть и потрепанная, но вполне цивильного вида синтетическая, серая курточка и он долго канючил ее у меня, предлагая обменять на какой-то значок, кажется «воин-спортсмен», который мне был абсолютно не нужен. Он уверял, что мне она все равно не понадобится в ближайшее время, а он прослужил уже год, и ему не в чем ходить в самоволку, а у меня эту куртку все равно украдут со склада, куда сдается одежда призывников. В конце-концов он задолбал меня своим нытьем и я продал ему куртку за 5 рублей, которые мне позже весьма пригодились. Когда он уходил из вагона, в груду шмотья, выкупленного или обменянного у нас можно было одеть в самоволку, пожалуй, целый взвод.
Часа в два дня поезд остановился на станции Чарджоу и нас сгрузили на перрон. Кто-то из наших братьев-узбеков был с нами, кого-то повезли дальше, но вся калининградская команда вышла в Чарджоу. Нас построили в колонну по четыре и повели через весь город в часть. Чарджоу оказался довольно живописным городишком, повсюду росли шелковицы, какие-то неведомые мне деревья с экзотическими бугристыми плодами размером со здоровенное яблоко, которые мы прозвали впоследствии конскими яблоками, повсюду были арыки, в которых журчала вода. Мы же напоминали колонну военнопленных, которых гнали по городу под сочувствующие взгляды местных жителей.
Вскоре показались ворота части с жестяными красными звездами, которые гостеприимно распахнулись, пропуская нас вовнутрь.
Учебка
С первых же шагов я был поражен: похоже, я попал служить если не в рай, то в его малый филиал. Так же журчали арыки, тень деревьев спасала от жары, кругом ходили симпатичные солдатики с голубыми погонами, в панамах и шнурованных ботинках вместо мерзопакостных кирзачей, рукава у них были закатаны до локтя, а воротничек был расстегнут ажно на две пуговицы и отглажен, образуя лацканы, как у однобортного пиджака. Выглядело даже очень симпатично. За сетчатым заборчиком я разглядел корт, где два загорелых мужика атлетического телосложения в одних плавках и солнцезащитных очках а-ля Рэмбо лениво играли в теннис, рядом поблескивал бассейн, в котором плескались две фигуристые девчонки, в кронах деревьев пели птички — короче рай, да и только. Впоследствии выяснилось, что рай этот не для всех, а уж тем более не для нас, но первое впечатление было убийственным.
Нас согнали в гарнизонный клуб — здоровенную открытую площадку со сценой-эстрадой, какие бывают в сельских парках культуры, заставленную рядами фанерных кресел такого же происхождения, где мы и расселись. На сцену вскочил загорелый дядька-полковник в точно таких же черных очках (видимо, местная мода) и начал что-то вещать о долге каждого советского гражданина, примерном поведении и еще какую-то чушь, которую я, к сожалению, не запомнил. Затем нас провели на склад, где нас переодели в форму — это была темно-зеленая «стекляшка» (почему так назвали — я не в курсе), а некоторым счастливцам досталась и настоящая х/б. На мой цыплячий размер нашлась только «стекляшка», да и то как минимум на один размер больше. Также выдали симпатичные ботинки со шнурками, ремень «деревянный», обязательную флягу (пойманные на территории части без фляги или с пустой флягой строго наказывались) и еще кучу всякой дряни. Гражданку у нас забрали, заявив, что мы тут же можем отправить ее посылками домой. Некоторые так и сделали, как выяснилось, напрасно. Если посылка и приходила домой, то в ней находили такое невообразимое тряпье, которое годилось только в помойку, ушлые кладовщики не дремали. Хитрый прапор изъял у меня шахматы, сказав, что они вряд ли мне понадобятся в ближайшее время. После этого, нас повели в казарму. Я попал в первую учебную роту школы младших авиационных специалистов, сокращенно ШМАС, в. ч 13729 (причем слово ШМАС считалось почему-то секретным). Как показала практика, в первую роту отбирали по такому критерию: первая рота, она на то и первая, посему туда первым делом отправляли белых, вменяемых людей европейского происхождения, далее все остальные национальности, более-менее свободно владеющих русским языком, ну а потом уже добавляли всех остальных, для «интернационала». В любом случае, черных у нас было значительно меньше, чем в других ротах, 7-я же рота называлась у нам маленьким дисбатом, судя по отзывам наших земляков, которым свезло туда попасть. И все же большинство калининградцев попали именно в первую. Как и большинство литовцев, латышей и эстонцев (последних было совсем немного). Так что мне, можно сказать, повезло. К слову, командиром части был самый что ни на есть литовец, по его приказу утром на плацу наряду с флагом СССР осуществлялся подъем национального литовского флага (не литовской ССР, а именно трехцветного, хотя тогда Литва еще не отделилась от СССР, но наш призыв был последним, когда военкомам удалось утащить на службу кого-то из прибалтийских республик.). За это в те времена могли и настучать по голове, но в этом городе командир большой воинской части был чем-то вроде удельного князя и мог себе позволить все, что заблагорассудится. Кстати (к сожалению, запамятовал его фамилию) мужик он был вполне нормальный, с чувством юмора. Раньше, каких-то полгода-год назад, через эту учебку можно было попасть только в Афганистан, она и готовила солдатиков для отправки за речку, но в 1988 году, если мне не изменяет память, оттуда начали выводить войска и надобность в свежем пушечном мясе отпала. Таким образом, мне повезло дважды.