На месте легендарного «Люксора» — художественная галерея. Совсем недавно тут еще было какое-то заведение самообслуживания. Хочу двинуться дальше, но замечаю внутри большое полотно Иштвана Надлера. Захожу. На одной из стен — Хенце, Надлер, Климо, все вместе. Поддерживают не только друг друга, но и меня. Так мне кажется. Пробегаю по залам, кто бы меня еще мог поддержать? Имре Бак, Эль Казовский, Пал Дейм, ле Лугошши, спасибо. С Надлером, кстати, надо поговорить еще до выхода книги. Как это будет… Сяду у телефона и начну всех обзванивать? А вдруг кого-то не окажется дома?
В «Европу» не хочется и заглядывать — настолько сверкает здесь все новизной. Мне приходит на ум не в меру поэтичная мысль, что, наверное, я нисколько не удивился бы, если бы в одном из кафе обнаружил отца, который, завидев меня, пригласил бы присесть к его столику. Я ни разу не напивался с ним. Пьяный отец — это было страшно. Наверно, не помешало бы преподнести такой «образ отца» моим детям… Но, увы, напиваюсь я слишком редко…
На тротуаре, в толпе, точь-в-точь, как наш классик Мориц, стою и записываю все в блокнот. Как помешанный, разговаривающий сам с собой. Дурачок, которого научили писать.
На месте кафе «Тюнде» — карточный клуб «Senator Poker Center». Все-таки захожу. Извините, не знаете ли, что здесь было до этого? Не знаю. Ильди, может, ты знаешь? Ильди тоже не знает. То ли кафе, то ли еще что. Но теперь уже все равно, ведь так? Что значит «все равно»?! — неожиданно агрессивно реагирую я, но они уже повернулись ко мне спиной.
Да, я не Эгон Эрвин Киш, вот уже двадцать минут кручусь на площади Маркса, ставшей площадью Западного вокзала, в поисках ресторана «Сабария». По-видимому, он находился на месте банка. Я даже припоминаю кое-что из его меню, какое-то отвратное блюдо: красный от парики соус, обрамляющий горку стручковой фасоли.
Ресторан «Алкотмань» на проспекте Байчи-Жилински тоже исчез. Покрытые пылью витрины, fast food: закрыто в связи с ремонтом; судя по сохранившейся матрице «Обеденные талоны», в последнее время здесь все-таки был ресторан. Нет больше и кафе «Киш Дом», на его месте теперь бакалейная лавка. Исчезло кафе «Кармен» — здесь гарантийная мастерская Seiko, магазин тканей, кондитерская «Ретеш». Захожу, потрясающие ароматы; заказываю свою неизменную минералку. Еще что-нибудь? Мне хватит, говорю я многозначительно, опускаясь на стул рядом с витриной, в которой красуется торт Эстерхази. Черт возьми, как я проголодался! Будь я Вольтером, демонстративно ел бы повсюду мясо, мясо с мясом, кстати, здесь тоже можно заказать гамбургер, хотя непонятно, зачем он в кондитерской. Приторные ароматы пирожных, липкий пот по спине, тоска. Тоска и напряг.
Если бы я выпивал, то изрядно уже набрался бы, тем более на голодный желудок. И очень жалел бы себя. Собственно говоря, идею не пить была подсказана Г. (не Гиттой), дескать выпить можно и позже, дома, с чем я охотно (и прежде всего из соображений стилистических) согласился. Рядом со мной кто-то громко произносит мою фамилию (или фамилию моего отца), человек покупает торт, но звучит это как провокация; я вскакиваю, направляюсь к выходу, всего доброго, до свидания, в ответ — ни звука.
Напротив — Базилика, чего только не повидавшая на своем веку.
На место, где когда-то находилось кафе «Керингё», я бросаю лишь беглый взгляд: еще один банк.
Я добрался до центра, на набережной Дуная теперь ресторан. Страстная Пятница — духоподъемный день, одно только плохо. Я с удовольствием отведал бы сейчас баранью ногу, готовят ее здесь замечательно (хотя раз на раз не приходится).
Я сижу, ко мне подходит скучающий в ожидании пассажиров таксист и, поприветствовав, вспоминает, что однажды он вез меня домой и на мой вопрос, чем отличается дневной пассажир от ночного, ответил, что днем пассажиру необходимо добраться из точки А в точку В, а ночью — из точки А в точку G. На что я сказал ему якобы, что обязательно включу это в свой новый роман.
Так это не поздно восполнить, весело говорю я и начинаю записывать — это.
На улице Ваци случайно встретился с Т., знакомым еще по детским годам (см. «Производственный роман»). Он окликнул меня, я не понял, откуда прозвучал голос, но сразу узнал его. Мы не виделись с ним много лет. С Рождества они вместе с женой ведут отчаянную борьбу против ее болезни: рак мозга, рассказывает он. «Настоящий мужчина», хотя я вижу в нем пацана, того самого, которого знал в детстве. Кто-то подходит к нам, поздравляет — его с тренерскими, меня с писательскими успехами. Мы смеемся: ради этого стоило здесь торчать с шести утра, не так ли, старик?! Тем временем мимо проходит К., наш крупнейший поэт, трогает меня за плечо. Мы отправляемся с ним в кафе «Анна», для меня-то это — производственная необходимость. У него, говорит К., нынче прогулочный день. У меня тоже, только пусть это останется между нами: я решил обойти излюбленные места моего отца. Излюбленные места! — сказал и даже не покраснел.