Интересно, зачем он об этом докладывал? Он был в ярости… что заметно по дословному цитированию матерных выражений. Он словно швырял этот мат им обратно в лицо… Неужели его взбесило, как это менты не могли догадаться, что мы с ними на одной стороне? (Пожалуй, уже и по поводу моих комментариев можно сказать: не комментировать, переписывать.) К чести их надо сказать, что «делать выводы» из этой истории они не стали. Я получил аттестат зрелости, поступил в университет и был уверен, что мне принадлежит весь мир, а ментуру поганую и всех этих мудаков коммунистов я видал в гробу. Или заботливый мой отец хотел просто использовать свои связи, как при моем поступлении в университет? Опасался, что делу дадут ход, и решил сработать на опережение?
Кстати, из отделения меня никто не отпускал, я достаточно долго торчал в коридоре, но никому до меня дела не было, и я попросту удалился. А эпизод этот с потрясающей силой был отражен позднее в моем «Косвенном романе». <Кстати, история приключилась не в Шиофоке, а в соседнем Фёлдваре. Но не один ли хрен?>
В сентябре меня взяли в армию, где мне предстояло познать, что мир принадлежит не мне. Я познал, но не до конца.
Предыдущее донесение датировано августом. За ним следует служебная записка от 10 октября 1968 года: Чанади рассказал о происходящем в кафе «Хунгария». 19 декабря: донесения агент не представил. На беседе мы обсудили возможности его дальнейшей работы в сфере культуры. Было дано задание посещать и дальше «Хунгарию», располагаясь в той части кафе, где обычно собираются «писатели». Ух, как мне это неприятно! На кого же он мог стучать? Насколько я знаю, знакомых среди писателей у него было мало. Через своего старого друга Миклоша Хубаи он был знаком с поэтом Иштваном Вашем. Встречался также с Ференцем Юхасом, Эндре Веси и Цини Каринти. — Не бухти, переписывай!
13 марта 1969 года. Трехмесячный пропуск? Беседа, которую инициировал агент с Тибором Петё, имела целью сблизить Чанади с объектом В. С. в связи с делом под кодовым названием «Северная Венгрия».
25 марта 1969 года. Агент донесения не представил, поскольку существенных, с оперативной точки зрения, сведений сообщить не мог.
17 апреля 1969 года. Агент донесения не представил, поскольку существенных, с оперативной точки зрения, сведений не собрал.
22 апреля 1969 года. Донесения агента под консп. именем Чанади от 1, 14/XI 1968 г. и от 25/III 1969 г. мной уничтожены как не представляющие оперативной ценности. Но зачем же их понадобилось уничтожать? До сих пор ничего подобного не было. Неужто он написал что-то очень уж неприятное. — По-видимому, в это время и началась его болезнь. Осенью 68-го он последний раз навестил меня в казарме, привез жареных цыплят. Мамочка замечательно все упаковала, только их оказалось мало, поскольку она не учла, что гостинцы придется делить на всех.
2 мая 1969 года. Его не оставляют в покое. На внеочередной встрече он получил задание отправиться в ресторан «Уйлаки» — проследить, что за люди там собираются и появится ли в ресторане человек, фотографию которого ему показали. Надо же, как интересно!!!
8 мая 1969 года. Я обращаю внимание на то, что агенту теперь столько же лет, сколько мне. Более того, 6 июня 2000 года я на восемь дней старше его. В 6 вечера указанного дня я вместе с семьей был там. Бог, родина, семья — как маска, алиби, камуфляж. Человека с фотографии в ресторане не было.
22 мая 1969 года. Теперь на шесть дней старше он. Насколько же различаются наши жизни, насколько разные мы произносим слова. Он в свои пятьдесят достиг самой низшей точки, «не мог ни вперед посмотреть, ни назад оглянуться», пережил нервный срыв, сломался, попал в больницу. Я теперь одновременно и в высшей, и в низшей точке, пребываю не в личном, а в некоем новом и неизвестном тотальном кризисе, мир представляется мне настолько непостижимым, неожиданным, невероятным, что все это можно принять только на самом интимном уровне. На запланированную встречу агент не явился.