Задание заключалось в том, чтобы изложить свои соображения относительно Марии Эстерхази, а также провести с ней беседу в соответствии с полученными инструкциями. Тетя Мэри, насколько я знаю, тоже любила моего отца. Или, во всяком случае, уважала. «Знаешь, дружок, разговаривать с ним — одно удовольствие».
10-го дня сего месяца я получил сообщение из Вены о том, что туда привезли Яноша Эстерхази (проживает в Брюсселе), чтобы прооперировать по поводу рака. Это отец того самого второго Петера, моего полного тезки. Прости, старина! [В последнее время мы не раз встречались с ним в Пеште. Он так красиво и вдохновенно умеет говорить о моем деде. Да и о Папочке. — Такие дела.]
Еще одна ниточка в нашем повествовании — дело на редкость пошлое и постыдное. Помимо изложенного, агент получил задание посетить табачную лавку в доме 60/62 по проспекту Юллеи — разговориться с хозяйкой табачной лавки, мол, собирается за границу, в Вену, поэтому покупает различные сигареты в подарок. Приобрести там же марки для почтовых открыток и найти способ, чтобы из его слов или по открыткам владелица поняла, как его зовут. О это имя! Опять! — насколько этот сюжет вписывается в «Гармонию»! Владелица табачной лавки — мать Й. Р., контрреволюционера, проживающего сейчас в Вене.
Тем временем он получил заграничный паспорт, работать будет на группу III/С по делу под кодовым названием «Книгочеи», посетит благотворительное общество «Каритас»; относительно личности патера П. агент получил специальные инструкции. В табачной лавке он побывал. Надо сказать, что во время второго визита она была значительно дружелюбнее и разговорчивее. Представиться мне пока что не удалось, но, по всей видимости, в следующий раз такая возможность будет.
Сверх задания он докладывает о том, что в Будапешт приезжала семья танти Тоды. Они тоже безмерно уважали агента <и уважают его по сей день>… Они любезно предложили принять у себя одного из моих сыновей так точно! во время летних каникул.
Следующее донесение повествует уже о поездке в Вену. Кошмар! Как будто это вовсе не мой отец, а вымышленный мною в романе дядя Роберто. А я-то, дурак, гордился, что наконец хоть что-то мне удалось высосать из пальца!
С полученными заданиями агент справился только частично. В этом он откровенно признался во время беседы. Венские родственники передавали его с рук на руки, концерты, приемы, ужины. [Какого дьявола мы не уехали отсюда в 56-м?!] По ходу дела попадаются такие вот детективно-романтические пассажи: Ни искомый автомобиль NSU, ни машину с немецким номерным знаком на названной улице и прилегающей к ней площади я не видел. Утром 25/Х посетил автосервис по адресу: Ренвег, 85, но машин с венгерскими или немецкими номерами также не обнаружил. Как я установил, вторые ворота автосервиса выходят на Аншпангергассе.
На Кёльнерхофгассе он посетил книжную лавку Рудольфа Новака, где интересовался венгерскими эмигрантскими изданиями: книгой «Правда о процессе по делу Имре Надя» и сборником стихотворений Дёрдя Фалуди «Памяти багряной Византии». (Вот не знал, дядя Дюрка, что мой отец имел отношение и к тебе! Прости.) [Хотя в данном случае прощения просить не за что, читателей не выбирают, и любого читателя, даже дрянь, надо уважать. Мне, к примеру, достоверно известно, что среди моих читателей числятся… (фамилии в редакции).] Новака я упомянул и в семейном кругу, где меня информировали, что к нему я могу отправляться спокойно, в отличие от Дарваша, о котором ходят слухи, будто он работает и на Венгрию.
В сопровождении Марии Эстерхази я посетил «Каритас Интернационалис» (Хернальзерштрассе), где встретился с «патером» П., — почему в кавычках? — у которого попросил лекарства, а также молитвенники. Хорошо еще, что от второй встречи патер П. отказался, между тем как агент, сообщает агент, именно на этой встрече собирался перейти к делу.
Агент уклонился от выполнения поставленной перед ним задачи, проявив чрезмерную осторожность, и не решился на более активные действия в политическом плане. Во время беседы его поведение мы соответствующим образом оценили. [Я тоже — сидя здесь, за столом.]
И все же я до сих пор не понимаю того [да всего, всего!], почему мы не чувствовали, что от отца веет каким-то страхом. Хоть чуть-чуть, хоть немного. Хоть бы знак, что надо быть осторожными. [Пацаны! Кругом стукачи, даже у нас дома!.. — Шутка.] Чтобы мы не высовывались. Почему мы видели в нем только спокойствие, только неуязвимость? И немного таинственности.