– Смотрите, мэтр, вот в этом месте вы обуславливаете действие препарата сочетанием таких компонентов, как экстракт алионии и пятипроцентный раствор керрадия. Сами по себе они смертельно опасны, но в правильной консистенции нейтрализуют друг друга, создавая новый эффект. Но они могут вступать в связи и с другими компонентами, и тогда…
Они проспорили почти до рассвета. Ругались, орали друг на друга, тыкая испачканными чернилами пальцами в устрашающее нагромождение цифр и формул, которое ближе к концу беседы стало занимать четыре листа. Иногда успокаивались и начинали заново, обосновывая необходимость и правомерность каждой закорючки, каждого почти незаметного штриха, хоть немного меняющего смысл написанного. Временами заходили в тупик и искали выход: уже молча, без лишних слов, каждый сам для себя, чтобы потом вместе выбрать единственно верный ответ. Это могло продолжаться бесконечно, но посветлевший квадрат окна напомнил о том, что им следует беречь силы, а для этого нужно хоть немного поспать.
– Ты молодец. Ума не приложу, как ты смог что-то понять по этим записям, ведь это всего лишь черновики, в них даже конечной формулы нет…
Себастьян вскинул на него сияющий взгляд. Сейчас он ничем не напоминал того сдержанного и чересчур серьезного паренька, который постучался к Конраду позавчера. Взъерошенные лохмы торчали в разные стороны, как у набегавшегося по лугу щенка, для еще большего сходства не хватало только высунутого языка.
– Правда? Значит, шанс есть?!
Конраду вдруг стало смешно. До слез. В этом вопросе прозвучало столько надежды, столько пережитого страха, что тщательно скрываемая Себастьяном правда стала очевидна. Он блефовал. Отчаянно, вдохновенно и оттого безупречно. Он обманул отца, обманул и самого Конрада, накормив их басней о якобы найденной разгадке трагедии лишь затем, чтобы его сестра, которую все считали обреченной, получила шанс. И теперь не может поверить в то, что этот шанс действительно есть.
– Ты ведь сочинил все это наугад, – со смесью изумления и восхищения произнес Конрад. – Ты не знал, где на самом деле зацепка, но ты заставил меня размышлять об этом… И спорил лишь для того, чтобы я нашел правильный ответ…
– Но… вы же не передумаете? Простите, но у меня не было выхода… Один мой друг, Густав, он учится со мной… Плохо учится, на тройки, но это он мне посоветовал. Сказал, что дуракам везет. Когда он сдает экзамены, то специально говорит какую-нибудь глупость наугад, а преподаватели от возмущения перебивают его и сами все рассказывают. Я действительно изучал ваши записи, много раз их перечитывал… И, честно говоря, почти ничего не понял. Но я решил, что, если выскажу какое-то предположение, пусть даже неправильное, вы постараетесь объяснить мне…
Что ж, иногда друзья-троечники оказываются чрезвычайно полезны… Конрад представил, как юные обалдуи изобретают хитроумный план, призванный заманить в их сети матерого профессора, и не смог сдержать смеха. Все его затворничество, долгие годы одиночества, убежденность в том, что он совершил страшную ошибку, и намерение никогда не возвращаться к прошлому пошли коту под хвост из-за двух отчаянных мальчишек, которые не побоялись обхитрить судьбу. И ведь они выиграли, черт возьми, выиграли! Решение найдено. Неважно, откуда в тинктуре, которой поили Эльзу, взялся один-единственный лишний ингредиент. Неважно, что он разрушил формулу, тщательно создававшуюся Конрадом многие годы. Неважно, что эта оплошность погубила его карьеру… Важно то, что, если они окажутся правы, Марти будет жить… К черту «если»! Они правы.
В Мерн они въехали через полтора дня на закате.
За время отсутствия Конрада город почти не изменился. Извилистые улочки, по которым он бегал еще школяром, не стали прямее, прежними остались и дома с выставленными за окна цветочными горшками и крытыми красной черепицей крышами. Мерн никогда не походил на столицу: в нем не было монументальности и строгости, присущих другим крупным городам Рельтии, но именно это и нравилось Конраду. Неторопливая, но вместе с тем ни на миг не замирающая жизнь наиболее полно воплощала его представление о счастье и гармонии. Когда-то он мечтал, что, уйдя на покой, купит маленький домик на окраине и будет каждое утро спускаться в гавань, чтобы смотреть, как солнце просвечивает паруса выходящих из нее кораблей. Мечта не сбылась, как и многие другие, пришедшие ей на смену, но сейчас это уже не было важно. Важно было другое, которое становилось ближе, страшнее и в то же время желанней с каждым шагом, с каждым ударом подкованного копыта по мостовой…