Некоторое время они молчали, словно ожидая, что Гарри скажет что-то, что сделало бы это менее правдивым.
— Гарри, почему? — спросила Гермиона.
— Ну, мы вроде… поссорились, — неуверенно сказал Гарри, бросив взгляд в сторону.
— Нет, — сказал Рон, и Гарри закатил глаза. — Ссора — это двухстороннее дело, а ты сказал, что напал на него. И я собираюсь предположить, поскольку ты, скорее всего, не мог говорить и был посреди сеанса, что Драко увидел что-то в твоей голове, что его расстроило, и этот болван точно знает, как залезть тебе под кожу, поэтому он сказал вещи, которые тебя настолько разозлили, что ты напал на него.
Рот Гарри скривился, и он отвернулся, барабаня пальцами по поверхности стола.
Гермиона нетерпеливо щелкнула языком.
— Просто скажи нам, Гарри. Ты не можешь двигаться дальше, пока не разберешься с этим, и мы не сможем тебе помочь, пока ты не поговоришь об этом.
— И мы не собираемся думать о тебе плохо, несмотря ни на что, приятель, — добавил Рон. — Ты знаешь это.
Гарри знал это. Может быть. Он сделал глубокий вдох, считая вдохи и выдохи, как учил его Драко.
— Последней крошкой было воспоминание о Кингсли, эм… убеждавшем меня помогать ему.
Они посмотрели на него в ответ, и Рон приподнял бровь, подразумевая, что Гарри упустил огромное количество информации из этого предложения. Гарри скривился, но продолжил.
— Несколько лет назад я попросил Кингсли об одолжении — довольно большом, долгосрочном одолжении, — сказал Гарри. — Я предложил ему взамен услугу. Я, ээ… — он разочарованно фыркнул, как он должен был это сказать? — …Я стал для него политиком в обмен на эту услугу.
— Так вот почему ты продолжаешь творить всю эту политическую хуйню?! — воскликнул Рон.
— Гарри, — сказала Гермиона низким и опасным голосом. — Какая была услуга?
Гарри на мгновение заколебался, переводя взгляд между ними. Им это не понравится — точно так же, как им с самого начала не понравилось, что он свидетельствовал в пользу Драко.
— После суда над Пожирателями я попросил Кингсли присматривать за Драко, время от времени проверять его. Чтобы убедиться, что авроры держатся от него подальше, и Министерство не пытается сдержать его от того, что он хотел сделать. Я спас жизнь Драко и свидетельствовал за него, и у него наконец появился второй шанс, вдали от отца — я не хотел, чтобы он пропал даром, вот и все, — нерешительно закончил Гарри, скрещивая руки в защите.
— Ну, конечно, — вздохнул Рон, ставя кружку и собирая волосы в пучок. — Это очень похоже на то, что ты бы сделал и не рассказывал нам на протяжении восьми лет.
— А зачем мне было рассказывать? — раздраженно спросил Гарри. — Вы двое не смотрели мне в глаза целую неделю после того, как я дал показания в пользу Драко. Думаете, я так хотел сказать вам, что послал министра защищать и поддерживать его?
— Справедливо, — пробормотал Рон, снова вздохнув. — Мы определенно тогда вели себя с тобой как засранцы. Но что же тогда, Драко разозлился из-за того, что ты натравил на него министра?
— Нет, — ответил Гарри. — Драко был зол на то, что я делал в обмен на эту услугу. Он видел все речи, рукопожатия и глупые мероприятия, и он видел, как я все это ненавижу…
— Так Драко разозлился на тебя? — перебила Гермиона, смущенная.
Гарри снова заколебался.
— Видимо… но он определенно был зол на меня, он был зол на многие вещи… на людей… — Он неопределенно махнул рукой. — На самом деле он был чертовски разъярен. Он только однажды разозлился во время наших сессий, и это было не так — в тот раз он не винил меня, но на этот раз… казалось, что, возможно, он держал все это в себе, все время, и он просто взорвался, — сказал Гарри, чувствуя себя немного отчаявшимся.
— Из-за чего он разозлился в первый раз? — спросила Гермиона, беспечно делая глоток чая, и это начинало больше походить на допрос.
Гарри поджал губы.
— Он увидел первые одиннадцать лет моей жизни и мое письмо из Хогвартса, — пробормотал он. — Своей стихийной магией он кое-что сломал. Но он сказал, что это произошло из-за того, что он недостаточно хорошо возвел барьеры окклюменции или что-то в этом роде. Он больше не злился до того последнего дня.
— Это понятно. Я бы определенно сломала что-нибудь, если бы увидела твою жизнь у Дурслей, — сказала Гермиона, как будто это был простой факт, прежде чем снова нахмурить брови. — А что было с твоим письмом?
Гарри скрипнул зубами, снова желая, чтобы он оказался где-нибудь еще, или, по крайней мере, чтобы знал, когда держать язык за зубами.
— Оно было адресовано мне в чулан под лестницей, — пробормотал он, глядя на свою беспокойную руку на кружке, водящую по краю фарфора. Когда он снова поднял глаза, у Рона и Гермионы были одинаковые выражения ужаса на лице.
— Ты не говорил нам этого, — сказал Рон.
— Потому что это неважно, — сердито посмотрел Гарри.
— Ради всего святого…
— Не сейчас, Рон, — прервала Гермиона, на ее лице ужас сменился решимостью, когда она положила руку на предплечье Рона. — Ты знал, что тот последний день был вашим последним днем?
— Нет, — ответил Гарри, благодарный за смену темы, но не за то, на что она была сменена. — Это было… эээ… сюрпризом для нас обоих.
— Да Гарри, хорош, — рассердился Рон. — Драко, который разозлился из-за тебя, явно недостаточно, чтобы заставить тебя напасть на него. Прекращай уже.
Гарри застонал, закрывая лицо руками.
— Он много чего сказал, — начал Гарри. — Он сказал, что я был… что я был выращен, чтобы стать героем, что Дамблдор намеренно заставлял меня терпеть испытание за испытанием, чтобы научить меня рисковать собственной жизнью, снова и снова, чтобы, когда придет время мне умереть, я бы даже не моргнул перед тем, как пойти навстречу своей смерти. Он сказал, что Дамблдор заставил меня остаться в доме Дурслей, чтобы потом я чувствовал себя там никчемным, и если бы у меня было лучшее детство, у меня было бы слишком много собственного достоинства, чтобы добровольно отдать свою жизнь ради общего блага. Они ведь не рассказывают свиньям, какие они прекрасные и нежные, прежде чем забить их, — сказал он.
Рты Рона и Гермионы снова открылись от шока. Но теперь, когда Гарри начал, этот гнев, который он чувствовал, снова нарастал, и он не мог остановить поток слов, выходящий из его рта.
— Он сказал, что меня учили отдавать всего себя, не задумываясь, все время. Он сказал, что Дамблдор мог бы сделать все то, что я сделал, будучи ребенком, но вместо этого он заставил меня сделать это, чтобы я доказал, что жертвую собой ради других. Он сказал, что это все, что я умею делать сейчас, что все, что я когда-либо делал, это брал на себя роли, возложенные на меня, потому что я должен был, потому что мне сказали, что это было единственно верным поступком, потому что у меня нет самооценки. Очевидно, — он сказал, — что я продолжаю раздавать части себя, потому что я так и не узнал, что есть что-то, за что стоит держаться, и что люди использовали меня все время, и я позволяю им это, что я точно такая же пешка, как и всегда… Он называл меня марионеткой…
Гарри замолчал, и на кухне снова воцарилась тишина. Он скрестил руки на груди и возмущенно нахмурился.
Через мгновение Рон мягко откашлялся.
— Что ж, кому-то пришлось, — пробормотал он, и Гарри вскинул голову, готовый снова спорить.
— Не смотри на меня так, Гарри, ты же знаешь, что он был прав. — Рон впился в него взглядом, а Гермиона откинулась на спинку стула, сложив руки на коленях.
— Давай ты, Рональд, — пробормотала она. Рон проигнорировал ее.
— Что, Гарри, ты действительно думаешь, что Альбус Дамблдор не был в состоянии защитить тебя или убедиться, что твоя приемная семья не морила тебя голодом и не держала запертым в шкафу?
— Он сказал, что кровь моей матери…
— Да, Гарри, кровная защита, я знаю, никто не мог прикоснуться к тебе, пока ты был там, она защищала тебя от Пожирателей смерти, но есть так много других способов защитить кого-то. Ты помнишь чары, которые они наложили на Нору! Ты помнишь Гриммо, даже Хогвартс! Он мог бы сделать что угодно, мог бы отправить тебя в семью волшебников на континент. Даже Ремус принял бы тебя, он, скорее всего, пытался. Но он держал тебя с этими ужасными маглами, и он знал, как они с тобой обращаются, ему все время докладывала миссис Фигг, а ты только что сказал, что твое письмо было адресовано в чулан. Ты не рос, зная, что тебя любят, Гарри, потому что, если бы тебя любили, ты бы не так охотно умер!