— Я умер, потому что должен был, Рон, я не хотел! — Гарри встал, сжав кулаки по бокам.
— Конечно, нет! Но когда что-то, чего ты хочешь, когда-либо значило для тебя больше, чем то, что кто-то сказал, что ты должен сделать? — Рон поднялся, повысив голос.
Гарри открыл было рот, чтобы упомянуть о суде над Драко, но тут же закрыл его. Он не хотел доказывать, что Драко прав. К сожалению, он не мог думать ни о чем другом. Он не мог вспомнить ни одного раза, когда ставил то, что хотел сделать превыше того, что ему сказали делать. Для него это никогда не имело значения. Он определенно никогда не получал от Дурслей того, что хотел, так что он и не беспокоился о желании чего-либо. Он хотел держаться от них подальше только после того, как попал в школу, но это не имело значения, кроме того факта, что он должен был оставаться с ними. У Гарри не было реальной причины оставаться там, особенно после четвертого курса, когда на Площадь Гриммо наложили чары Фиделиуса — он мог уйти только после того, как на него напали дементоры в Литтл-Уингинге. Или по прошествии пятого года, когда они установили эти чары в Норе — Дамблдор сам перенес его туда, только после того, как использовал его, чтобы убедить Слизнорта вернуться в школу…
— Но это… — фыркнул Гарри, быстро теряя запал.
— Ужасно, я знаю, — закончил за него Рон. — Ты бы никогда не позволил Тедди жить такой жизнью. Ты бы забрал его и Энди и затащил в Америку, чем позволить Тедди вырасти как ты, нахуй это высшее благо.
Гарри почувствовал болезненный ком в горле, представив Тедди в чулане под лестницей, спящего несмотря на боли от голода… живущего в доме, где никто не произносил его имени, где его никто не хотел… бросающегося в каждую опасную ситуацию, потому что он чувствовал, что он был единственным, кто мог, пока взрослые вокруг него наблюдали и награждали его за то, что он выжил, он был всего лишь ребенком…
Что-то маленькое и теплое приземлилось на его руку, и он посмотрел вниз, чтобы увидеть руку Гермионы, накрывающей его собственную. Смущенный, он снова сел и снял очки, поспешно вытирая глаза.
Гарри снова открыл глаза, пораженный. Рон сидел и внимательно наблюдал за Гарри, на его лице были написаны беспокойство и печаль — вероятно, он представлял Роуз в такой же ситуации.
— Я напал на него, — тихо сказал Гарри. — Я потерял контроль над своей магией, я наставил палочку на его горло, я… я сказал ему, что он меня не знает.
— То есть, ты сказал это вслух? — уточнила Гермиона, и Гарри кивнул.
— Ну, это, очевидно, неправда, — сказала она. — Если бы это было так, ты бы не смог этого произнести.
Гарри только пожал плечами, чувствуя себя выжатым. В кухне снова стало тихо, пока они обдумывали свои мысли.
— Итак, Драко был в ярости, когда узнал, что Кингсли манипулировал тобой в течение многих лет, — подумала Гермиона, — очевидно, используя Драко как козырную карту.
— Я бы не сказал, что он манипулирует… — попытался Гарри.
— Конечно, манипулирует, Гарри, он ведь политик. Ты делал все, о чем тебя просит Кингсли, потому что в противном случае Кингсли перестал бы заботиться о Драко и защищать его от Министерства, — объяснила она. — Он, вероятно, сказал, что ты единственный, кто может удержать чистокровных от прихода к власти или что-то еще, потому что самый простой способ заставить тебя, Гарри, сделать что-то неприятное, — это пригрозить кому-то, кто тебе небезразличен, или сказать тебе, что это может уберечь всех остальных.
Гарри почувствовал, что его словно ударили. Это было почти в точности то, что сказал Кингсли — и именно поэтому Гарри согласился сделать это. Неужели он действительно стал рабом высшего блага?
— Драко, вероятно, был более зол из-за того, что ты даже не получил свою часть сделки за это, имея в виду ту работу, которую сделал Кингсли, якобы защищая его, — проворчала Гермиона, закатывая глаза. Гарри вскинул голову.
— Что ты имеешь в виду? — рявкнул он, сузив глаза, и Гермиона застыла, обменявшись обеспокоенным взглядом с Роном.
— Ты спрашивал… он не рассказывал тебе о своих…?
— Что спрашивал, Гермиона?
— Ты не спрашивал, эм… о его лицензии целителя, или о чем-то в этом роде? Я действительно думала, что он уже сказал тебе…
— Гермиона, если ты знаешь что-то, чего не знаю я, выкладывай, — прорычал Гарри.
— Ну, Драко как бы туманно, косвенно сказал нам не говорить тебе, — сказала она, чувствуя себя неловко. — В общем-то он сказал, что сам скажет тебе, если ты спросишь, но он не хотел, чтобы мы рассказывали тебе, зная, что ты, скорее всего, воспользуешься этим как причиной, чем-то, от чего его нужно спасти, что отвлечет от твоего исцеления…
— Что ж, теперь это спорный вопрос, не так ли, когда я уже исцелен, так что продолжай, — прервал Гарри, злившись с каждой секундой все больше.
— Хорошо, ты прав, эм… — Гермиона посмотрела на Рона, который только откинулся на спинку стула и взял со стола кружку.
— Давай ты, Миона, — усмехнулся Рон, потягивая чай, и она поцеловала его.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы Драко говорил что-то вроде… как будто он связан конфиденциальностью с пациентами? — осторожно спросила она.
— Пару раз, а что?
— Ну, как оказалось, чистокровные имеют в виду это буквально, Гарри. Он волшебным образом связан конфиденциальностью перед пациентами — среди всего прочего.
— Прости, что? — Глаза Гарри расширились, его рука сжала стоящую перед ним кружку слишком сладкого чая.
— Магическое ядро Драко было связано тремя принципами этики целителя, чтобы он смог получить свою лицензию целителя: защищать конфиденциальность пациента, не причинять преднамеренного вреда и поддерживать этические стандарты в отношениях между целителем и пациентом. Он физически не может говорить о тебе или твоем случае с кем-либо еще без твоего явного согласия — мы наблюдали за тем, как это происходит, до твоего прихода той ночью. Ему ужасно больно, даже когда он говорит как можно более расплывчато и обобщенно.
У Гарри все внутри оборвалось. Ох ты ж блять.
— Я провела небольшое исследование подобных уз после той ночи, — Гермиона немного просияла от облегчения от возможности предоставить холодные, неопровержимые факты. — Такие узы редки, практически не используются в наши дни, потому что они очень субъективны. Этика — такой темный предмет, и никто не знает, где проходит граница, поэтому они просто вызывают определенный дискомфорт, исходя из тяжести нарушения: описывается как легкое ощущение скручивания кишечника для наименее опасных фактов, так и боль уровня Круциатуса для серьезных нарушений — что, скорее всего, вызывает причинение умышленного вреда в данном случае или неподобающее поведение с пациентом или что-то в этом роде…
Кровь быстро схлынула с лица Гарри. Кусочки складывались в его сознании: Драко хватался за живот с гримасой дискомфорта после того, как иногда смотрел на Гарри, лицо Драко исказилось от боли, когда он описывал свой сон под Веритасерумом, Драко сгибался пополам после… О, черт. О нет.
— Дерьмо, — выдохнул Гарри. — Дерьмо.
— Я знаю, это так бесчеловечно — привязывать таким образом кого-то к этике, — усмехнулась Гермиона.
— Нет, я… — начал Гарри, затем закрыл рот, тяжело сглатывая. Блять, блять, блять.
Гермиона прищурилась, глядя на него, внимательно изучая его.
— Гарри, — начала она, колеблясь, — вы с Драко не совершали ничего неэтичного, не так ли?
Рон подавился чаем и тут же сел. Молчание Гарри было единственным ответом, в котором они нуждались.
— Гарри, что ты сделал? — потребовала ответа Гермиона, ее лицо разрывалось между страхом и гневом.
— Я эм… — Гарри снова сглотнул, чувствуя себя плохо, кровь приливала к его щекам. — Я поцеловал его однажды…