Вошел заместитель по политчасти:
— Вижу, и командир, и штаб тоже не спят. Ходил я снова по стоянкам самолетов: ни в одном шалаше не спят. Люди накалены до предела. Разговаривают о жизни. О доме. О войне. И все ждут завтра, вернее, рассвета сегодняшнего дня… Я принес газетные стихи Малышко, может быть, их как призыв на КП повесим? Правда, пришлось их к нам приспосабливать.
Наконечный взял лист бумаги из рук Чумакова и вслух прочитал:
Враг посягнул на землю, на границы, Зажег войны пылающий пожар. Народ, в ружье! В полет, стальные птицы! Врагу ответим ударом на удар!— Ну что ж! Стихи не очень, но по существу. Годятся. Давайте пишите.
В шалаше у летчиков густая темнота пахла сеном. Матвей Осипов, сняв сапоги и положив ремень с пистолетом и летный планшет под голову, лежал на спине с закрытыми глазами. Плексиглас планшета приятно холодил высоко стриженный затылок, и от этого не спалось.
Настойчивые попытки Матвея сосредоточиться на завтрашнем дне были напрасными. Мысль рвалась: предстоящие боевые действия все время перекрывались картинами прошлого. То он видел себя маленьким, то вдруг студентом техникума, то курсантом аэроклуба, совершающим свой первый полет.
Чем выше поднимался самолет У-2[2] в дымчатый голубоватый воздух, тем больше было его удивление и восхищение бескрайностью, игрой светотеней внизу на всхолмленной невысокими зелено-синими горушками земле. А вверху кругом было еще более бирюзовое и глубокое небо.
Маленькая двукрылая стрекоза с блестящей пятиконечной головкой стосильного мотора, старательно вращая усиками пропеллера, не летела, а купалась в солнечной прозрачности. Душа его тогда до краев наполнилась неведомой доселе радостью, и он вспомнил певуче-задумчивые и величаво-гордые стихи, что учили в школе:
Кавказ подо мною, один в вышине Стою над снегами у края стремнины. Орел, с одинокой поднявшись вершины, Парит неподвижно со мной наравне.Однако самое непонятное для него началось, когда инструктор начал выполнять пилотаж. Руки намертво вцепились в борта кабины, широко раскрытые глаза ничего не могли ему дать для мысли. Откуда-то издалека слышались слова инструктора, но смысл сказанного голова отказывалась понимать. Сначала земля показывалась ему то одним, то другим боком, и его прижимало к сиденью. Затем, как в какой-то пляске, перед глазами, меняясь местами, проносились земля-небо, земля-небо… И с этого момента время начало отсчитывать его летные часы.
Первый самостоятельный полет. Он пришелся на середину лета и по времени совпал с боями у озера Хасан. Эти события и обстановка на Западе еще больше возвысили в его глазах значимость летного дела. Обстоятельства потребовали принятия окончательного решения: зачем и для чего он летает? Ради спортивного увлечения или это будет профессия на всю жизнь?
Всего три года, а сколько свершилось: техникум, завод, аэроклуб, военная школа летчиков, Вязьма, Киев. И вот — война.
Что же, Матвей, ты знаешь о войне? Ничего, кроме того, что слышал от командира за эти два дня.
Слышать — одно. Видеть — другое. Понимать — третье. Уметь — четвертое. Все эти понятия у тебя пока существуют отдельно. Да и врага ты пока не знаешь даже теоретически. У тебя четыре лобовых пулемета, есть стрелковый прицел. Но ведь ты, отлетав в школе последовательно на трех типах самолетов, с них на полигоне не стрелял. Учили только из винтовки три раза на стрельбище. У штурмана пулемет. Он из него не стрелял. Четыреста килограммов бомб. Бомбили на полигоне один раз, сбросив две бомбочки в двух заходах на учебную цель.
Как же оцениваешь ты сейчас себя и экипаж перед завтрашним первым боевым вылетом? Какой ты вояка?
А никакой! Я гражданский человек в военной форме. Человек, умеющий кое-как летать днем при солнышке. И не имеющий никакого понятия о войне…
Удастся ли мне научиться? Отведется ли мне для этого время? Полет — праздник. Завтра он заменится тяжелой и опасной работой.
Боится ли он? Пока нет… Неведомое сегодня не имеет цвета, запаха, звука, боли, горя и радости.
Я не ощущаю еще этих граней, как и не вижу рубежей между победой и поражением, между продолжением жизни и смертью. Повезет — буду учиться, стараться быстрее все понять.
В шалаш просочился серый рассвет. Совсем близко взревел мотор. Матвей сел, посмотрел на своих товарищей, которые молча лежали с открытыми глазами.
— Наверное, разведчик взлетел, — сказал Матвей, так и не поняв, спал ли он.
Начался третий день войны…
За предыдущие два дня майор Наконечный рассказал летчикам все, что увидел и прочувствовал в боевых полетах. Все, что удержала его память из рассказов о боевых действиях товарищей. Поясняя рисунком на листке бумаги ту или иную мысль, реально виденную им обстановку в воздухе, он передавал свой опыт без назойливых нравоучений, а иногда и шутил. Неудачи, гибель своих товарищей в боевых полетах объяснял спокойно, чисто профессиональным языком, не нажимая на эмоционально-психологическую сторону происшедшего. Разбирая удачи и промахи в боевых действиях, он просто доводил до сознания своих слушателей цену ошибки, где мерилом стоимости их были человеческие жизни, разбитые и сожженные самолеты. В этих тактических эпизодах летный состав полка видел свои будущие боевые полеты.