– И это он каждый день так старателен, Бизли? – спросил мистер Томсон, явно гордясь своим сыном.
– Гм! – ответил старый стряпчий. – Он у меня так занимается каждый день, сэр. Большего я от этого скромного юноши требовать не могу.
Сэр Остин направился прямо к парте. Приближение его пробудило одно из пяти чувств Риптона, которое в свою очередь подало сигнал всем остальным. Крышка парты захлопнулась. Смятенность и неослабное рвение изобразились на его лице одновременно. Он соскочил со своего насеста, и вид у него был такой, будто он готовится защищать себя, а отнюдь не приветствовать высокого гостя; правой рукой он принялся шарить в жилетном кармане, ища ключ, левой же держался за табурет, с которого встал.
Сэр Остин положил два пальца юноше на плечо и, склонив голову немного на сторону, как он имел обыкновение делать, сказал:
– Я рад, что давний товарищ моего сына делает такие успехи. Сам-то я знаю, что значит изучать науки. Смотрите только, не переутомитесь! Послушайте! Пусть наше появление вас не смущает: оно отвлечет совсем ненадолго. К тому же, вам надо привыкать к посещениям вашего клиента.
В словах этих мистер Томсон усмотрел столько снисходительности и доброжелательности, что, видя, что Риптон все еще смущен, напуган и рассержен, счел нужным движением головы и бровей выразить сыну свое неодобрение и пожелал, чтобы тот сообщил баронету, какую именно часть книги Блэкстона он изучает в данное время.
Риптон немного подумал, а потом вдруг, запинаясь, выпалил: «Закон Грэвелкинда»[44].
– Какой закон? – недоуменно спросил сэр Остин.
– Грэвелкинда, – прогромыхал еще раз Риптон.
Сэр Остин повернулся к мистеру Томсону, ожидая от него объяснения. Старый законник не знал, куда деться от стыда.
– Удивительно! – вскричал он. – Чтобы он так ошибся! Какой закон, сэр?
По суровому и тягостному выражению отцовского лица Риптон понял, что допустил ошибку, и поправился:
– Гэвелкинда, сэр.
– Наконец-то! – со вздохом облегчения сказал мистер Томсон. – Подумать только, Грэвелкинда! Грэвелкинда! Старинный Кентский закон… – он собирался пуститься в подробные разъяснения, но сэр Остин заверил его, что отлично знает этот нелепый закон, и добавил:
– Мне хотелось бы взглянуть на записи вашего сына или на его заметки касательно правомерности этого установления о праве на наследование, если только они у него есть.
– Ты что, делал записи или просматривал старые, когда мы вошли? – спросил мистер Томсон у начинающего адвоката. – Это очень полезное дело, и я всегда его одобряю. Так что же?
Риптон принялся сбивчиво объяснять, что боится, что ему нечего показать: у него нет таких записей, которые стоило бы показывать.
– Так что же вы в таком случае делали, сэр?
– Записи, – пробормотал Риптон, краснея и стараясь уклониться от прямого ответа.
– Подай их сюда!
Риптон взглянул на парту, а вслед за тем поочередно – на отца, на сэра Остина и на своего наставника. Он вытащил из кармана ключ. К замку ключ этот явно не подходил.
– Подай их сюда! – еще раз потребовал повелительный голос.
Продолжая свои достойные всяческой похвалы усилия вставить ключ в скважину, Риптон обнаружил, что парта уже отперта. Мистер Томсон устремился к ней и откинул крышку. Внутри оказалась раскрытая книга, которую Риптон тут же отодвинул в дальний угол, запихав ее в груду бумаг, но, как он ни спешил, сэр Остин успел разглядеть раскрашенный фронтиспис этой книги.
– Вы, оказывается, изучаете еще и геральдику, – заметил баронет, улыбнувшись. – Ну и как вам, нравится эта наука?
Риптон ответил, что она ему очень нравится, что он увлечен ею, а сам меж тем старался запихать злосчастную книгу все дальше в угол и набросить на нее побольше всяких бумаг.
Записи, очевидно, хранились в месте менее доступном, и поиски их были занятием невеселым, а, точнее, совершенно бесплодным. Обнаруженные бумаги не имели отношения ни к юриспруденции, ни к каким-либо наукам вообще и только позволили мистеру Томсону ближе ознакомиться с финансовыми Делами его сына; ничто в них даже отдаленно не напоминало заметки по поводу закона Гэвелкинда.
Мистер Томсон высказал предположение, что записи эти могут оказаться среди бумаг, в беспорядке засунутых в темный угол. Хотя Риптон и согласился пересмотреть их, он решительным образом заявил, что там их быть не может.
– А это что такое? – спросил его отец, схватив аккуратно сложенное письмо, адресованное издателю книги по юриспруденции, в то время как Риптон вытаскивал свои бумаги одну за другой. Вслед за тем мистер Томсон надел очки и прочел вслух:
«Издателю «Юриста».
Сэр… в ваших недавних замечаниях по поводу громкого дела о прест…»
Мистер Томсон хмыкнул и остановился, как человек, неожиданно натолкнувшийся на змею. У мистера Бизли подкосились ноги. Сэр Остин повел плечом.
– Верно, это на обороте, – пробормотал запыхавшийся от волнения Риптон.
Мистер Томсон спокойно перевернул бумагу и, отчетливо произнося каждое слово, прочел:
«Авессалому, сыну Давидову, еврейчику-ростовщику долгового суда, Уайткросс Гаттерс, за то, что он свел меня с Венерой, я должен пять фунтов, заплачу, когда они у меня будут.
Подписано: Риптон Томсон».
Внизу к этому фиктивному юридическому документу была сделана скромная приписка:
«(Помн.) Бумагу эту не подшивать».
Наступило молчание: зловещий шепот вполне обоснованного изумления и упрека прошел по комнате. Сэр Остин выпрямился. Мистер Томсон строго поглядел на облеченного доверием наставника; тот в отчаянии всплеснул руками.
Теперь уже окончательно смущенный, Риптон сунул под нос отцу другую бумагу, внешний вид которой мог бы удовлетворить родителя: она была озаглавлена «Юридические соображения». У мистера Томсона и в мыслях не было как-то щадить или защищать сына. Напротив, подобно многим отцам, чьи отпрыски ранят их самолюбие, он жаждал отмщения и был готов в известной мере пожертвовать репутацией сына ради их обоюдного блага. Вот почему он развернул сей документ, уже готовый к тому, что там окажется нечто худшее, нежели только что прочитанный текст, невзирая на серьезность заголовка, – и он оказался прав.
«Юридические соображения», относившиеся к делу, касательно которого Риптон счел необходимым обратиться к издателю «Юриста» и которое действительно было громким и, надо сказать, давним, были вытащены на свет, по-видимому, специально для того, чтобы дать возможность выявить юридические способности защищающему интересы истца младшему адвокату мистеру Риптону Томсону, о благодетельной помощи которого в первых же строках этого послания с восхищением сообщает не кто иной, как генеральный прокурор, что, вообще-то говоря, настолько необычно, что скорее всего должно свидетельствовать о чрезвычайной известности, больше того, о славе, увенчавшей сего молодого человека в адвокатуре своей страны. Именно это явствовало из копии доклада, якобы появившегося в газете и предваряющего замечания младшего адвоката, иначе говоря, юридические соображения касательно ведения упомянутого дела, достоверности или недостоверности некоторых свидетельств и окончательного решения судей.
Мистер Томсон-старший поднес эту бумагу к глазам и с видом человека, готового привести в исполнение приговор над преступником, чеканя слова как глашатай, и, однако, не без некоторой горечи и язвительной монотонности, решительно прочел:
«Вулкан против Марса.
Генеральный прокурор с помощью мастера Риптона Томсона выступил от имени истца. Мистер сержант Купидон, королевский адвокат и мистер Удобный Случай – от имени ответчика».
– Вот оно что! – рявкнул мистер Томсон-старший, источая сквозь очки на злосчастного Риптона яд. – Вот какого рода записи вы ведете, сэр! Вот, оказывается, на что вы тратите свое время, сэр!
Он еще раз искоса взглянул на облеченного доверием наставника, который столь отчаянно пожимал плечами, что голова его точно провалилась в траншею. Пробудившийся в мистере Томсоне демон мести заставил его читать дальше: «Дело это настолько хорошо известно, что надлежит подытожить только некоторые особые подробности».
44
Риптон искажает слово; правильно: Гэвелкинд – исторический обычай, официально признанный в некоторых графствах Англии законом, по которому имущество покойного родителя наследуют равными долями все его сыновья. Риптон застрял на введении к четырехтомному труду Блэкстона.