К. Г. Юнг напоминает, что дехристианизация нашего мира, сатанинское развитие науки и технологии, устрашающие материальные и моральные разрушения, оставленные Второй мировой войной, — все это не однажды сравнивалось с эсхатологическими событиями, предсказанными в Новом Завете. Как известно, они сопряжены с приходом Антихриста. Апокалипсис переполнен ожиданием устрашающих событий, которые произойдут в конце времен, перед венчанием агнца. Это ясно показывает, что anima Christiana (христианская душа) располагает твердым знанием не только о существовании врага, но и о том, что враг этот в будущем узурпирует власть[53].
С этими положениями невозможно согласиться, хотя разрушительные события Второй мировой войны действительно часто сравнивают с предсказаниями в Откровении Иоанна. Однако устрашающие апокалиптические события, которые произойдут в конце времен, никак не сопряжены с Антихристом. Напротив, они учиняются Яхве и Христом (ими и только ими!), о чем говорит и сам Юнг в своей работе «Ответ Иову». Христианская душа, конечно, располагает твердым знанием о существовании врага, но о том, что он в будущем узурпирует власть, Апокалипсис ничего не говорит. Антихрист лишь попытался это сделать, но был посрамлен и побежден.
Юнг справедливо называет Христа нашим культурным героем, независимо от своего исторического существования воплощающим миф о божественном первочеловеке, мистическом Адаме. Он занимает центр христианской Мандалы, он — Господь Тетраморфа, т. е. четырех символов евангелистов, уподобляющихся четырем колоннам его трона. Христос, по Юнгу, репрезентирует архетип самости. Им представлена целостность божественного или небесного характера, слава человека, сына божьего, незапятнанного грехом. Он, как второй Адам, соответствует первому Адаму до грехопадения, когда тот еще представлял собой чистый образ божий. Юнг приводит слова Святого Августина, что наше совершенство есть Христос, ибо он есть совершенный образ божий. Образ Бога в человеке не был уничтожен грехопадением, но лишь поврежден и искажен. Спонтанные символы самости или целостности практически неотличимы от образа Бога. Архетип целостности присутствует всегда, но может исчезнуть из поля зрения сознания или вообще не восприниматься до тех пор, пока просветленное новообращенное сознание не распознает его в фигуре Христа. В результате такого «припоминания» воссоздается исходное состояние единства с божьим образом[54].
Христос, несомненно, наш культурный герой. Можно, хотя и не без пояснений и оговорок, согласиться и с тем, что он воплощает миф о божественном первочеловеке, мистическом Адаме, но если только иметь в виду Адама до грехопадения. Между тем Христос практически полностью повторяет судьбу первочеловека, поскольку, согласно Апокалипсису, совершает грехопадение, учиняя кровавые погромы и катастрофы. Иными словами, сын человеческий действительно сказался человеческим сыном, так как запятнан тяжким грехом насилия, но это христианская душа полностью вытесняет, причем в бессознательное. Точно так же действует и конкретный человек, вытесняя в бессознательное позорные влечения и мысли, неприемлемые с этических позиций. Любой грех, тем более насилие, предощущается как совершенно несовместимый с божеством, как грубое и бесспорное кощунство. Поэтому душа сохраняет в себе образ только абсолютно непорочного Бога. Такой образ есть не что иное, как высоконравственная модель, многие аспекты которой могут и не охватываться сознанием, но к ней личность должна стремиться.
О том, что Христос олицетворяет первочеловека, было известно очень давно, об этом говорит в Апокалипсисе он сам, утверждая, что является началом «создания Божия» (3:14).
Целостность богов, отца и сына, в том, что они соединяют в себе и плохое, и хорошее, так же как и их творцы-люди. Последние именно в качестве людей просто не могут допустить, чтобы Христос был только эталоном нравственности, а поэтому сделали из него еще и сокрушающий кулак. Стремление человека к единству с божественным образом есть не что иное, как движение к нравственному совершенству. Тем самым подобное движение носит в общем-то больше мирской, чем духовный характер, хотя высокая нравственность, помноженная на веру, обещает верующему достойное загробное существование.