Однако Всемирный потоп род людской полностью не извел, поскольку Яхве до его начала поручил Ною спасти на ковчеге его семейство и всех животных. Аналогичная ситуация складывается и на страницах Откровения: несмотря на все разрушения и катастрофы, случившиеся по указанию Яхве и Христа, мир вовсе не погиб — последняя библейская книга заканчивается весьма оптимистически. Сходство между ветхозаветным мифом о потопе и Откровением еще более усилится, если подчеркнуть, что и потоп, и апокалиптические казни и ужасы были посланы на землю божествами по одной и той же причине: потому, что она «растлилась пред лицом Божиим, и наполнилась земля злодеяниями» (Быт., 6:11)
Мышление людей, создававших мифы о Всемирном потопе или Конце света, не было ни пралогичным, ни только мистическим, оно вполне опиралось и на реальный жизненный опыт со всеми его противоречиями. Этот опыт был во многом мифологическим, включая в себя и предания о страшных бедствиях, которые имели место в прошлом. Масштабы катастрофы всегда преувеличивались, так как приобретали мифологический статус, а поскольку древнему человеку нужно было понять их природу и особенно причины, он выводил их, во-первых, из собственных грехов, и, во-вторых, из велений высшего существа. Если ничего не происходило без него, то такие катастрофы, как потоп или землетрясение, заведомо не могли иметь место без сверхъестественного вмешательства. Мифотворец еще только пытался разгадать, понять природу, проще всего ему было приписать потусторонним силам и свои несчастья. Но вера в них, в том числе в божественного творца, всегда была, в сущности амбивалентной: она включала в себя и любовь с преклонением и покорностью, и возмущение с гневом, как, например, у вольнодумца Иова. Если справедливо утверждение, что научное познание своими глубинными корнями уходит в веру в Бога, то в наибольшей степени оно обязано осуждению порядков и ситуаций, созданных божественным промыслом, хотя это осуждение и не выходит за религиозные рамки.
В пророчествах-описаниях Конца света, в том числе апокалиптических, явственно звучит страх перед ним, некий вид футурофобии. Но само то, что это можно предсказать и описать, снижает страх, поскольку тревожность опредмечивается, а это есть неизменная логика: при появлении тревожности человека больше всего терзает неизвестность по поводу того, что ее вызвало. Найдя причину, он может обеспечить себе хоть некоторый покой, потому что теперь ему известно, чего следует особенно опасаться. Следовательно, можно принять защитительные и притом конкретные меры.
С тех пор как человек создал Бога, последний был обречен на постоянные упреки и обвинения, и ему не могли помочь никакие теодицеи. Вечная упречность Бога понятна: человек никогда не смог бы быть им доволен. Если бы такое произошло, при сохранении, естественно, прежнего социального значения религии, жизнь остановилась бы. Обвинения в адрес Бога и теодицея наравне с учением о Конце света активно способствовали развитию личности, все время стимулируя поиски смыслов. Вместе с тем, как показывает многовековый опыт, она весьма склонна к попаданию в жесткую психологическую зависимость от призрачных надежд на новое спасение и нового спасителя. В свою очередь, это сулит вечную жизненность религии, но в разных формах и обличиях.
Личность раскрывается, в том числе и в прогнозах — краткосрочных, сверхдолгосрочных или бесконечных. Такие прогнозы — не что иное, как объяснение личности во времени и стремление понять себя, ее духовность оказывается обусловленной тем, как и в чем она видит свое будущее. Ее представления о своей свободе, если человек начинает задумываться над ней, распространяются на всю его целостность, но обязательно захватывают и его будущее. Представления о нем могут быть как индивидуализированными — тогда в центре окажется его посмертная судьба, так и всеобщими — со всем человечеством.