В некоторые критические моменты развития общества (например, в России в начале XX в.) человек оказывается всецело захваченным будущим, оно попросту владеет им. Такая футуромания сродни психической болезни, когда некое влечение полностью захватывает личность и она не в состоянии отказаться от него, идя на любые жертвы. Тогда начинается настоящая вакханалия насилия. С его помощью человек пытается защититься от угрожающего ему будущего, решить новые проблемы с наибольшей выгодой для себя.
Эсхатология как жизненный центр религиозных учений, дает возможность увидеть за пределами этого мира конечную и главную цель. Она может быть достигнута творческой силой божества, который для этого изменяет мир, даже вызывает, как в Откровении Иоанна, глобальные катастрофы. Но это — преображение, необходимое для конечного спасения. Эсхатология ставит единую всемирную цель, в достижении которой человек играет, казалось бы, пассивную роль, хотя эта цель поставлена для него, и ни для кого-нибудь другого. Здесь, конечно, есть противоречие, но для религиозного сознания оно несущественно, оно его даже и не замечает. Для него главное, что апокалиптическая эсхатология органически включает в себя хилиазм. Вообще, как известно, границы личной воли отдельного человека, как и совокупного творчества человечества, в религии строго очерчены, за них не дано выйти никому. Но это не значит, что в таинственный мир иррационального личность проникнуть не способна. Это как раз в ее власти, когда ее бессознательное создает для нее мифологическую виртуальную реальность и организует путешествие в глубины самой себя, причем отделить одно от другого иногда практически невозможно.
Впрочем, индивид может и не чувствовать себя ничтожной песчинкой в могущественных руках божества, им же созданного, но только если он поймет это. Иными словами, человек пошел самым сложным путем, определив свое сверхдальнее будущее не непосредственно, а только через сотворенное им божество. Это оказалось очень выгодно, поскольку снимает с личности ответственность за саму постановку проблемы цели и смысла истории, которая, как и все человеческое, может быть ложной. Носителем апокалиптических идей становится высший Бог — демиург либо мессия, хотя иногда трудно решить, кто именно из них действует.
В зависимости от мироощущения религиозный эсхатологизм может быть светлым, если в нем предощущается небесная гармония, и мрачным, если он окрашивается предчувствием тяжких испытаний и смерти. Поскольку это религиозный эсхатологизм, в нем силен антиисторизм и, соответственно, ослаблено чувство эмпирической реальности, которую тем не менее полностью изгнать не удается. Она всегда таится где-то глубоко, во тьме, ее трудно различить, но надо знать, что она присутствует всегда и избавиться от нее невозможно. Даже тогда, когда, казалось бы, перекрыты все пути ее объективации, она все-таки проявляется в эмоциях и влечениях мифотворца.
В западной цивилизации христианская мифология о конечной стадии человечества уникальна, поскольку никто другой не смог так убедительно назвать и описать эту стадию. Не сделала этого и наука — я, естественно, не принимаю во внимание тоталитарные, в том числе коммунистические мифологические фантазии на эту же тему. Апокалиптические эсхатологические искания христианства, включая крайне болезненные учения о спасении и посмертной жизни, логически замыкают великие религиозные мифы о творении и искуплении. Эти искания связаны с парадоксальными отношениями между конечным и вечным, которые в рамках религии, разумеется, не могут быть рационализированы.
Апокалипсис содержит ряд важных этических требований, во многом, но не во всем, являющихся продолжением евангельской этики, которая, безусловно, была жесткой и бескомпромиссной, далеко не всегда соответствующей реальностям жизни и ее требованиям. Обещаемые этой этикой награды носят эсхатологический характер, хотя нигде не говорится, что этот мир достоин презрения и должен погибнуть. Вместе с тем обоснованно предположить, что действительная реализация требований евангельской этики возможна лишь в новом царстве конца времен, о котором повествует Апокалипсис. Это означает верность канонам пророческой религии, утверждающей, что только вечные формы возвышаются над истоками жизни и только такие формы имеют значение и для рациональной и преходящей жизни. Миротворец однако не замечает (и не может замечать!), что учение о вечности может возникать исключительно в преходящей жизни, т. е. она является источником такого учения. Иисус сформулировал его, только став человеком, иначе говоря, надев на себя ветхие одежды рациональности.