Заключительные главы Откровения своими эсхатологическими описаниями призваны убедить читателя в достоверности этих описаний, причем делается это в первую очередь с помощью чисто эмоционального воздействия. Кажется, приложены все усилия для того, чтобы доказать, что в грядущем небесном блаженном царстве всем достойным того людям обеспечена благодать Иисуса Христа и право на древо жизни. И этому «надлежит быть вскоре». Тем самым перед человеком ставится цель и его жизни придается определенный смысл. Это тоже способно снизить уровень тревоги или устранить ее вообще, так как утеря смысла жизни способна ее породить. Однако обещанное духовное царство совсем не снимает чувства вины и угрозы вероятного осуждения, поскольку попасть в это царство могут лишь достойные: «Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (22:12). Но мужество быть, самоутверждение личности на уровне ее существования способны победить не только страх смерти, но и угрозу утраты смысла. Апокалипсис, как и другие священные христианские тексты, призывает бороться со страхом смерти мужеством веры, что сделать, как уже отмечалось выше, дано далеко не каждому, а сам страх небытия настолько сокрыт от субъекта, что очень слабо поддается корректировке или вообще не поддается воздействию.
Как писал П. Тиллих, тревога судьбы и смерти — наиболее основополагающая, наиболее универсальная и неотвратимая. Любые попытки доказать ее несостоятельность бесполезны. Даже если бы так называемые доказательства «бессмертия души» обладали доказательной силой (которой они на самом деле не обладают), то на уровне существования они все равно были бы неубедительны, ибо на этом уровне каждый осознает всю полноту утраты себя, которую предполагает биологическое умирание. Неизощренная душа инстинктивно понимает то, что формирует изощренная онтология: реальность обладает основополагающей структурой, основанной на корреляции Я — мир. С исчезновением одной из частей этой структуры (мира) другая часть (Я) также исчезает, и в результате сохраняется лишь их единая основа, но не структурная корреляция[88].
Теперь представим, что исчез не «мир», а «Я». Совершенно очевидно, что в этом случае для последнего исчезает «мир». Трагедия небытия как раз в этом и состоит, именно перспектива утраты «мира» вызывает страх — предельно серьезный. Он может даже принимать патологический характер, если будет сочетаться с другими страхами, если человек станет задумываться над тем, что его бытие в данном месте и в данное время в определенный мере случайно, а отсюда случайно и то социальное и иное окружение, которое сопутствует ему. Усилению страха способствует и то, если индивид сделает предметом своего анализа ту истину, что прошлое невозможно возвратить, что любой момент времени исчезает навсегда. Страх небытия может развиваться на базе тревоги, порожденной утратой смысла жизни, но такая тревога (тревога и страх явления разные) присуща далеко не всем людям, а лишь тем избранным, которые заняты его поиском. Поэтому страх утраты смысла жизни по своей распространенности среди людей заметно уступает страху небытия. Ведь отсутствие смысла означает «лишь» небытие духовного самоутверждения и духовной жизни, духовную пустоту. Непоявление или исчезновение духовного центра, если человек жаждет обрести его, приводит к уходу смыслов отдельных сторон жизни человека, и в целом может привести его к катастрофе. Страх утраты смысла жизни может даже исчезнуть, если страх небытия приобретает тотальный характер и начнет мощно подавлять другие страхи и тревоги.
Угрозы, обильно содержащиеся в Апокалипсисе, в том числе в его заключительной главе, могут быть применены к неопределенно широкому кругу поступков, даже мыслей, особенно нетерпимы проступки идеологического характера. Кара, причем самая суровая, может наступить за что угодно, в том числе и за то, что человек не видит смысла в исповедании христианской веры, или недостаточно предан ее догматам и т. д. Во всякие времена пути плоти и особенно мысли и побуждения личности могли быть извращены или признаны извращенными при самых благочестивых побуждениях. Откуда людям знать, праведны ли они или неправедны перед Богом, и не вызывает ли у него отвращение то, что человеку кажется вполне праведным. Не знают они и того, когда у творца иссякает терпение, и он обречет их на истребление. Те глобальные катастрофы, которые Яхве и его сын обрушили (в Откровении) на человечество, мало чем отличаются от Всемирного потопа, о котором рассказывает Ветхий Завет (и мифологии очень многих народов мира, что более чем убедительно доказано Фрезером). Но потоп, как поясняет мифотворец, был реакцией на прегрешения людей, терпеть которые больше нельзя. Апокалипсические же катастрофы этим вовсе не объясняются, они произошли потому, что таким путем божества демонстрировали свое могущество и насаждали страх.