Феодальный социализм … «не упускает случая променять верность, любовь, честь на барыш от торговли овечьей шерстью, свекловицей и водкой. Подобно тому как поп всегда шел рука об руку с феодалом, поповский социализм идет рука об руку с феодальным» (с. 49).
Мелкобуржуазный социализм «стремится или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или вновь насильственно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны… В обоих случаях он одновременно реакционен и утопичен» (с. 51).
Немецкий или «истинный социализм…» был подслащенным дополнением к горечи плетей и ружейных пуль, которыми правительства усмиряли восстания немецких рабочих» (с. 53).
Консервативный или буржуазный социализм… хотел бы иметь буржуазию без пролетариата, а самое подходящее выражение он находит «только тогда, когда превращается в простой ораторский оборот речи» (с. 55).
Критически–утопический социализм и коммунизм для сооружения своих воздушных замков «вынуждены обращаться к филантропии буржуазных сердец и кошельков. Они постепенно опускаются в категорию реакционных или консервативных социалистов» (с. 59).
В «Манифесте…» угрозы еще несколько завуалированы, хотя утверждение, что законы, мораль и религия не более как буржуазные предрассудки, достаточно красноречиво само по себе, равно как и угроза того, что взлетит на воздух надстройка из слоев, образующих официальное общество, которое, кстати, всегда и везде образовывалось и образуется отнюдь не только богатыми, так называемыми эксплуататорскими классами. Но после того как коммунисты захватывали власть, их угрозы начинали носить совсем открытый характер. Например, у Ленина, который открыто призывал к террору и сделал его чуть не официальной политикой своего правительства.
Нет ничего удивительного в том, что в работах вождей национал-социализма, и, в первую очередь, Гитлера, в его высказываниях легко можно обнаружить неудивительные, конечно, совпадения с тем положением «Манифеста Коммунистической партии», который был приведен выше: «Законы, мораль, религия — все это для пролетария не более чем буржуазные предрассудки». Вот эти параллельные места.
«Мы должны преобразовать совестливость в жестокость. Только так мы можем изгнать из нашего народа мягкотелость и сентиментальное филистерство. У нас нет времени на прекрасные чувства»[92].
«Демократия — это яд, который разъедает тело любой нации. Действие этого яда тем смертельнее, чем сильнее и здоровее нация. Старые демократические государства с течением времени привыкли к этому яду и поэтому могут влачить свое существование еще несколько столетий. Но для Германии, для юной неиспорченной нации, действие этого яда было смертоносным. Это как сифилис»[93].
«Мы находимся в конце эпохи разума. Дух сделался самовластным и стал болезнью жизни. Наша революция — это не просто политический и социальный переворот; мы стоим перед гигантским переворотом моральных понятий и духовной ориентации людей… Скрижали с горы Синай уже недействительны. Совесть — жидовская выдумка. Что-то вроде обрезания, окорачивание человеческой сущности»[94]. И т. д.
Поэтому у Гитлера были все основания говорить так: «Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику… Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там предельной полезности. Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились эти мелочные секретарские душонки. И в этом суть национал-социализма»[95].
Прав был М. Бубер, что, по Марксу, во всякой морали находят свое идеальное выражение условия существования правящих классов, и, пока существует классовая борьба, всякое различие между добром и злом является не более чем ее функцией, а всякая жизненная норма представляет собой не что иное, как выражение господства или оружие его осуществления, причем это распространяется не только на сменяющие друг друга моральные содержания, но и на моральные оценки как таковые[96]. Естественно, что такое отношение к морали представляет широчайшие возможности для ее самого циничного попирания, совершения самых жестоких преступлений.
Марксистско-ленинский коммунизм представляет собой вульгарную форму древних хилиазмических пророчеств, религию человекобожия. Являясь выражением духовного оскудения и упрощения, этот коммунизм оказался рационалистическим, переведенным с языка космологии и теологии на язык политической экономии и так называемой теории борьбы классов, переложением иудео-христианского хилиазма, а поэтому все его основные узлы получили экономическое и грубоматериалистическое истолкование. Избранный народ, носитель мессианской идеи, был заменен пролетариатом, который наделен совершенно исключительными функциями — в этой теории, разумеется. В ней же роль сатаны (дьявола, вообще зла) отведены капиталистам и всем богатым людям. Предмессианским мукам и скорбям соответствует прогрессирующее и всеобщее объединение широких народных масс. Апокалиптическому концу времен и наступлению царства христова предшествовали убийства людей и их неимоверные страдания, но они ведь существовали только в фантазиях автора (авторов) Откровения. Массовые же казни и мучения людей после начала реализации хилиамическо-коммунистической программы имели место в весьма суровой действительности.