Выбрать главу

Всевлада довольно долго тяжёлым взглядом смотрела им вслед, стараясь отдышаться и продолжая скалить зубы. Потом резко развернулась и быстро зашагала дальше. Её трясло от злости и от холода. Снег окончательно превратился в дождь. Идти было ещё далеко.

Последние метры Влада плелась, еле переставляя ноги. Адски болело горло. Разумеется, заболела. Надо же было попереться в такую даль в такую погоду. Она скользнула в тёмную парадную и заставила себя, несмотря на боль во всех мышцах, обследовать лестницу снизу доверху. Перчаток не было. Всевлада в изнеможении опустилась на ступеньки. Плащ был совершенно мокрый и холодный, её ещё и знобило. Ну, и зачем всё это было? Что она узнала? Перчаток тут нет. А это может означать всё, что угодно. Может, их кто-нибудь забрал, а может, она потеряла их по дороге или оставила на месте преступления. Теперь нет никакой возможности это узнать. Влада прислонилась к стене и закрыла глаза. Теперь ещё и заболела. Отлично. Строгова тихо застонала, осознав, что не взяла с собой денег. Что же теперь, и обратно тоже пешком? Она не доползёт. И дождь не прекращается. А, нафиг об этом думать, она всё равно не может встать. Больше всего ей хотелось лечь и сдохнуть прямо здесь, на ступеньках. Она легла и, кажется, отключилась. Потолок поплыл, мысли начали мешаться. Ну не идиотка? Чего тебе дома не спалось? Встреча с гопниками, всплывшая в памяти, натолкнула разгорячённый мозг на неожиданную мысль.

А ведь посадят её, надолго. Молодость, считай, загублена. А у неё в жизни так и не случилось любви, в частности, физической. И это обидно. Влада вспомнила парня из магазина с куртками. А что? Он милый. И если порыться в глубине памяти, вытащить оттуда первую любовь и погрузиться в неё, её вполне можно перенаправить на него. А если будет чуть больше времени, она вполне может и правда в него влюбиться... Так, что за бред? От этого парня надо держаться подальше, так как про него никто не должен знать. Он не должен быть никак с ней связан. Потому что он знает, где она была в тот вечер. Нельзя допустить, чтобы у кого-то возникли к нему вопросы. А сколько их ещё, людей из автобуса, кто из них ещё для неё опасен? У-у-у, и почему этот хренов автобус не перевернулся и не взорвался! И куда она дела эти чёртовы перчатки? Неужели нельзя было быть внимательнее, как можно было забыть об этом?! И всё ли она убрала в квартире? Наверняка ещё о чём-то в таком духе забыла. А когда она резала воротник, несколько шерстинок упало на ковёр. Найдут они их? Додумаются, что это значит? Что подозреваемый не рыжий, и у него нет усов и бороды? Или даже до того, что он не мужчина? А вдруг она пролила клей? А почему на неё все так смотрят, может, у неё на лбу написано, что она что-то такое учинила? А тут ещё вспомнят, как она всё время грозилась убить Рожнова, а потом расквасила ему рыло. Её же и будут подозревать, кого же ещё-то. Она дёрнулась от боли, повернувшись на твёрдых, холодных ступеньках. Особенно чудесными были ощущения в отбитом плече. Что она здесь вообще делает, она же спала дома, как же это тахта превратилась в лестницу?

— Опаньки.

Влада проследила глазами вдоль длинных прямых ног в чёрных джинсах и встретила обалдевший взгляд склонившегося над ней человека, с чьих пепельно-русых локонов капала вода.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Всевлада хрипло.

— Я-то здесь живу. А вот что тут делаешь ты?

— Лежу.

— Я вижу.

Он говорил, что совпадения не бывают случайными?! Он видел её в автобусе, когда она ехала убивать, и запомнил её и куртку. После убийства она переоделась в его парадной. Он продал ей плащ взамен той куртки, и вот теперь она в этом плаще валяется при смерти у его дверей, и он появляется снова. Что ещё?! Это он прихватил потерянные перчатки, чтобы использовать их при создании новаторской скульптуры?! Или ещё лучше, уж закручивать сюжет, так до конца. Он проследил за ней от автобуса, открыл отмычкой дверь, замочил Рожнова и убежал.

Влада хрипло рассмеялась, и тут же скорчилась от боли: ступеньки явно были крепче, чем её рёбра.

Парень встревоженно вглядывался в её лицо. Он заметил насквозь промокший плащ, лихорадочный румянец и расфокусированный взгляд. И безумный хриплый смех тоже ничуть не успокаивал. Парень взлетел по лестнице, открыл дверь своей квартиры и, не слушая слабые протесты, подхватил Всевладу на руки.

— Где ты живёшь? — спросил он, занося её в прихожую и захлопывая ногой дверь.

— В районе Московских ворот.

— А как ты тут оказалась среди ночи?

— Пришла.

— Что, пешком?!

— Да.

— Новые вещи, конечно, надо испытывать до истечения гарантийного срока, но нельзя же доходить до безумия.

Она опять расхохоталась. Стащив с неё мокрый плащ, он усадил Всевладу на тумбу в коридоре, и теперь расшнуровывал её промокшие насквозь кроссовки.

— Может, всё-таки объяснишь, что потащило тебя в такую даль в такую пакостную ночь?

— Я искала резиновые перчатки, — честно ответила Влада и снова расхохоталась.

Вид у него становился всё более озадаченный. Ясно, что девица невменяемая. Интересно, насколько это обратимо.

— Если я тебя оставлю одну, ты не станешь вытворять какие-нибудь... странные вещи? — спросил он подозрительно.

— Не-а.

— Иди, прими горячий душ. Наденешь это, — он вытащил из шкафа мягкий бежевый спортивный костюм, — И лучше не закрывай дверь на щеколду. На случай припадка или типа того.

Она опять засмеялась и скрылась в ванной. Заваривая на кухне чай, он настороженно прислушивался. Сквозь шум воды до него пару раз доносился всё тот же странный, приглушённый хохот. Наконец она вышла, уже не дрожащая от холода и не такая бледная, на ходу вытирая полотенцем мокрые волосы.

— А чьи это шмотки? — спросила она, как бы между прочим. Костюмчик был явно женский, и ей это не понравилось.

— Остались от бывшей девушки, — сухо ответил он, — садись и пей горячий чай.

Она забралась на стул с ногами, странно глядя на него и болезненно щурясь от света. Мокрые волосы смешно закудрявились. Он внимательно смотрел на неё через стол, соединив длинные тонкие пальцы, и был настолько хорош собой, что казался скорее галлюцинацией, чем реальным человеком.

Он подвинул к ней тарелку с бутербродами, но Влада покачала головой: ей было слишком нехорошо, есть не хотелось.