Предводителем шляхтичей, впрочем, оказывается… скрывшийся от Петра московский стрелец, а особую пикантность их подвигам придаёт наличие в их рядах назгул… пардон, всадника в чёрном, который летает на своём коне как вихрь, дерётся как дьявол, прыгает как кошка. Долго мучиться создатели фильма не стали, и большинство появлений этого загадочного всадника с капюшоном вместо лица представляют собой прямые цитаты из «Властелина колец». При ближайшем рассмотрении оказывается, впрочем, что это не назгул, а вовсе даже и работающая у шведов штатным ниндзя молодая полячка, мстящая за отца и братьев. Трогательная история, заставляющая её ненавидеть русских, достойна отдельного пересказа историкам, которым предварительно следует за что-нибудь крепко ухватиться. Оказывается, войска царя Петра вошли в Польшу и начали расправляться со всеми, кто воевал против них. В число повешенных русскими попали и ни в чём не повинные отец и братья шляхтенки. И теперь нет ей с царём Петром места под одним солнцем.
Впрочем, в этот момент историческое возмущение некоторым образом утихает. Поскольку безыдейную, да ещё и с налётом мифологии о «дикой России», Анжелику сменяет добротный и идеологизированный патриотический миф, которому отступления от истории всё же простительны во имя идеи. Очевидно, что жестокая полячка — это не столько живой персонаж, сколько собирательный образ Польши, ненавидящей Россию жестоко, кое в чём обоснованно, но, по большому счёту, несправедливо (ибо ненавидеть Польшу у всех трёх русских народов оснований не меньше, а может быть, и больше). И то, что полячка, неудачно попытавшись убить Петра (которого спас ценой своей жизни Григорий Воронов), заканчивает жизнь на виселице, служащей эффектным фоном новой дуэли героев-французов, — вполне закономерно. Да и картина уж больно политически актуальна. Её выход точно совпал с моментом, когда поляки в очередном русофобском припадке стали пионерами в деле размещения американской ПРО. И пророчество скорее всего сбудется: Польша всё-таки закончит на виселице, с расслабленным мочевым пузырём (создатели фильма вообще не поскупились на жестокие натуралистические подробности), как и шляхтенка-всадница.
Второй (и главной) удачей «Слуги государева» стала эффектная сцена «народной войны». Шведы сожгли деревню Воронова, захватили в плен его самого, убили жену и отца, понасиловали кого могли. Отсидевшийся на сеновале де Врезе нападает на шведский отряд и пытается друга спасти. Не факт, что у него это получилось бы, но на помощь неожиданно приходят русские бабы с рогатинами. Их расстреливают из мушкетов в упор, колют штыками (на натурализм здесь вновь не поскупились), но они всё равно бьют и добивают шведов, как сто лет спустя будут бить под предводительством Василисы Кожиной соплеменников де Врезе… Сцена настолько эффектна, эмоциональна и ярко снята, что её вполне можно поставить в один ряд с лучшими достижениями русского патриотического кинематографа.
После этой патетической сцены охотно прощаешь авторам небольшие вольности, вроде той, что именно нашим героям приписывается честь ранения Карла XII накануне Полтавы. На самом деле Карл был ранен не днем, а ночью в ходе перестрелки с казачьим разъездом (позднее, также натолкнувшись на казаков, едва не попал в плен Наполеон). Казаков в русской армии, по версии фильма, удивительным образом нет вообще. Но зато от Полтавы ждёшь размаха, достойного Бондарчука с его Бородинским сражением. И жестоко просчитываешься. Более всего Полтавская баталия в «Слуге государевом» напоминает представление реконструкторских клубов. Дело происходит на небольшой полянке, участвуют в этом действе от силы человек 500, усиленно старающиеся своими редкими рядами изображать противоборствующие армии, насчитывавшие более 40 тысяч человек.
Тут-то и сказывается нерациональность создателей фильма в расходовании десятимиллионного бюджета. Они зачем-то соорудили главной героине-француженке колье, совсем непонятно зачем построили огромный и ненужный французский корабль, зато на батальную сцену, которая объективно более всего нужна и интересна была нашему зрителю, откровенно поскупились. В результате даже глубоко провинциальное сражение при Геттисберге эпохи гражданской войны в США, в интерпретации Голливуда, выглядит намного более масштабно, чем генеральное сражение двух первоклассных европейских армий в начале XVIII века. И не надо говорить, что денег не хватило. Бюджет «Огнём и мечом» Ежи Гофмана составлял 8 миллионов, а батальные сцены в нём несопоставимо более зрелищны.