– Блеванешь тут – я тебя точно прикончу, – прошипел мне Малецкий.
Чем блевануть-то? Мой пустой желудок, жалобно сжавшись несколько раз, выдавил из меня всего лишь икание.
Подъехав к дому, он без лишней нежности выволок меня из такси, пару раз попутно приложив о дверцу. Прислонив меня к холодной двери подъезда и прижав своим телом, чтобы я не съезжал на пол, ощупал карманы в поисках ключей. А дверь какая холодненькая.
– Хорошо, – довольная улыбка растеклась по моему лицу, заставив Малецкого отшатнуться от меня.
– Ты, сцука пьяная, свои пидорские замашки лучше оставь глубоко в себе, иначе спать будешь прямо тут. Понял?
– Хорошо. Дверь холодненькая, – радостно сообщил я ему, плотнее прилипая к холодной поверхности метала.
– А, ты про дверь, – смутился мой Боливар. – Ладно, ржа, отлипай, пошли.
– Пошли, – согласился я и тихонько сполз на пятую точку. Видимо, не получится идти, но в принципе можно и доползти? Ой! Отпусти где взял! – брыкнулся я, когда меня бесцеремонно оторвали от земли, предотвращая попытки доползти.
– Бля! Не дергайся, не Дюймовочка! – тащил меня Малецкий, тяжело пыхтя.
– Это да, – согласился я с ним. – Я вообще не девочка, если ты заметил.
– Заметил, – буркнул он мне в ответ.
– Гы-гы-гы, – прорвало меня.
– Че ржешь?! – деловито поинтересовался Малецкий.
– Я, бля, как невеста, на руках меня несешь, фаты и цветов не хватает. Гы-гы-гы. Ой, милый, а поцелуй? Я вообще брачной ночи боюсь.
– Заткнись, а то я реально устрою тебе брачную ночь!
– Да кто тебе даст? Ты вообще меня не интересссс… ааа, сука, не роняй меня!
– Еще слово, и я уроню тебя с балкона, подниму и еще раз уроню, понял?
– Че не понять-то? Понял, конечно, так и скажи, что обиделся. Ладно, уговорил, ты меня интересуешь. Ааааа. Ты что творишь?
– Бля, Тима, пидар ты гребаный, еще слово, и мне будет глубоко похуй, где тебе придется ночевать. Ты понял? – Малецкий прислонил меня к стене, подпирая и не давая тушке стечь на пол.
– Все. Я молчу.
– Молчи.
И я заткнулся. В голове, после того как меня пару раз уронили, реально просвет наступил, и резко расхотелось ночевать в подъезде. Я даже в принципе и идти бы сам смог, но из вредности молчал. Меня же просили заткнуться? Так что пусть тащит. Наконец, он дотащил меня до квартиры и, снося косяки моим несчастным и хорошо побитым тельцем, внес вовнутрь. Кинув на разложенный диван, тяжело выдохнул, уселся рядом. Я философски созерцал пространство вокруг. Созерцать-то в принципе нечего было. Один диван и все. Реально все. Сумка с вещами сиротливо стояла около дивана, а на окнах не было даже штор.
– Я только утром переехал, – пояснил мне обладатель этих «шикарных» хором. – Спать придется вместе, у меня одно одеяло и подушка одна.
Я молчал, выполняя просьбу моего несчастного переносчика грузов.
– Ты разденешься, или тебе помочь?
Но я стоически молчал.
– Ты что ли совсем в хлам? – Малецкий, вздохнув, стал стягивать с меня обувь.
Я молчал из вредности. Но когда он стал расстегивать мои джинсы, я трижды проклял себя за эту врожденную вредность. Тело моментально откликнулось волной дикого возбуждения на эти торопливые, почти грубые прикосновения. И я, боясь разоблачения, сам змеей вывернулся из тесных штанов и свернулся в позу зародыша, пряча такую красноречивую реакцию. Он ушел в душ, а я проклял себя еще раз. Сжав рукой стоящий колом член, постучался головой о спинку дивана. Как я буду спать рядом с ним? Мне же реально разорвет яйца. Перевернувшись на живот, я подгреб под себя подушку и натянул одеяло, приготовился к долгой и мучительной смерти. Когда уснет, пойду в ванну подрочу, иначе не доживу до утра. Я почувствовал, как диван прогнулся под тяжестью другого тела, и я сполз ближе к середине. Но едва я коснулся его прохладной после душа кожи, как шустро переместился на другой край и, едва не падая, пристроился с краю. И тут же откатился назад ближе к середине от рывка одеяла.
– Охренел? А я чем укрываться буду?
Я молча скинул одеяло и опять эмигрировал на облюбованный край дивана, молясь про себя о временной импотенции. Не помогло. Через секунду из-под меня подобным образом вырвали подушку и, заржав, сообщили:
– Че жмешься как девочка? Не бойся, я тебя не съем.
Зато я тебя съем – мысленно вернул я ему. Но с места не сдвинулся. Через полчаса я понял, что я ни фига не стоик. Я реально замерз. Но плюсы в этом определенно были. Возбуждение как-то поулеглось. И я, дрожа всем телом, так что диван начинал синхронно мне сопереживать, влез под теплый бок Малецкого, стянув на себя кусок одеяла. Он, вздрогнув, чуть потеснился, поворачиваясь ко мне. Зря. Мое чуть согревшееся тело моментально отреагировало на это бурным восторгом, я шустро повернулся к нему спиной, чтобы скрыть доказательство этого восторга, и замер. Это просто ад какой-то. Меня потряхивало от нереального возбуждения. Хотелось залезть по стенке на лампу и выть от отчаяния. Меня возбуждало даже его дыхание, которое щекотало мой затылок и отправляло волны мурашек вдоль позвоночника. Мучительно хотелось прижаться ягодицами к его паху, и будь что будет. Я, напряженно скорчившись, боялся даже шевельнуться, дыша через раз. Но когда его рука опустилась на мое бедро, я, кажется, дрогнул так, что пространство пошло волнами, разнося по комнате сгустки моего концентрированного желания. Тихо, Тим! Спокойно! Это всего лишь рука. Он спит и во сне может сложить руки куда угодно. Терпи, в следующий раз будешь меньше пить. А сердце выламывало грудную клетку набатным колоколом. Я вспотел как мышь под веником, жадно закусывал губы, чтобы не застонать. Бляяяядь! Рука медленно поползла по моему бедру и застыла на бедренной косточке, вызвав во мне почти мучительные волны возбуждения. Я жадно втянул в себя воздух, сжав до белых костяшек свой край одеяла, и попытался все же чуть-чуть отодвинуться от него. "Тим!!! Ты что вытворяешь, собирайся и съебывай отсюда?!" – кричало мне мое полупьяное сознание. Но я не мог. Я не мог отказаться от этого мучительного пребывания рядом. От этого нереально острого возбуждения. Ненавидя себя в душе за это, я качнул бедрами и прижался ягодицами к паху Малецкого. И, почувствовав его не менее твердый стояк, выгнулся дугой от скрутившего меня желания. А его рука, переместившись с бедра на мой живот, подгребла меня еще ближе, вдавливая его каменный член между моими ягодицами. Губы жарко обожгли мой загривок горячим поцелуем. Я, взвизгнув, выкрутился в его руках, прильнув всем телом и впиваясь в рот. "Я сейчас кончу!" – пульсировала у меня одна мысль. И я жадно и жарко целовал эти податливые губы, но он меня перевернул на спину, отобрал инициативу, а его язык вторгся в мой рот. Это был ни хрена не красивый поцелуй, мы, стукаясь зубами, закусывали друг другу губы, вдавливались друг в друга телами, жадно ощупывая и оглаживая. Я, кажется, поскуливал, находясь на грани оргазма, впиваясь пальцами в его влажную кожу, впечатывая его в себя еще сильнее. Он все сильнее терся об меня, и я чувствовал пульсирующий в предоргазменном напряжении член. Я нашел в себе силы оттолкнуть его, для того чтобы стянуть с нас остатки белья и пережать его член у основания, не давая кончить. Он, рыкнув, толкнулся мне в руку, требуя немедленной разрядки, а я, мешая сопротивление и ласку, отталкивал его, желая большего.