- Ты простишь меня? – тихо спросила королева.
- Простить тебя? – переспросил Мишель – Если для тебя это важно, я простил тебя. Давно. Когда сидел один… здесь… без тебя, - он долго молчал. – Но я тоже должен попросить у тебя прощения. Ты поверила в то, что увидела… значит, я что-то делал неправильно… Прости меня, Мари.
Она только покачала головой, будто услышала самую большую глупость в мире.
- Нет! Это я ужасная! Отвратительная! Капризная, глупая, ничего не умею! Вечно попадаю в дурацкие ситуации! А теперь еще и толстая! Как меня можно любить? И я ужасно боюсь… вдруг ты поймешь, что ошибся тогда… Я думала, что ты это уже понял…
Мишель весело рассмеялся.
- Тебя можно любить очень сильно, - насмеявшись, сказал он. – Ужасную, капризную неумёху.
Она очень серьезно посмотрела на него. Было в ее взгляде что-то такое, чего не было никогда раньше. Что-то очень важное, что случилось в этот момент.
- Мишель, - тихо сказала она, - там, на Горе Спасения, я подумала… А ведь если бы что-то с тобой случилось… я бы умерла… Пожалуйста, никогда больше не отправляй меня никуда в одиночестве. Где бы ты ни был, я должна быть с тобой.
- Обещаю тебе, - он нежно коснулся щеки Ее Величества, - мы всегда будем вместе.
Они не знали, сколько прошло времени. Казалось, что оно остановилось. Но за окном начался неминуемый рассвет, в комнате быстро светлело. День обещал быть солнечным. Праздничным. И Мишель вдруг вспомнил:
- Мари! Ты не знаешь, Конфьяны здесь? Они тоже должны узнать о проделках Петрунеля. Маркиз с его богатым воображением наверняка придумал себе такого, чего и в нескольких канцонах не расскажешь!
- Я о них совсем забыла, - пробормотала Мари, выныривая из своего состояния полудремы. Она была спокойна и счастлива, глядя, как солнечные лучи, проникая в огромные окна, касаются лица короля Мишеля. И никак не могла понять – откуда в ней столько любви? Разве может быть столько любви? Разве может любовь становиться больше с каждым днем?
Она сладко потянулась и, окончательно сбрасывая с себя это ночное умиротворение, быстро поцеловала мужа в щеку и легко соскользнула с его колен, будто бы не носила впереди себя внушительный живот.
- Еще очень рано. Давай подождем с поисками твоей маркизы до завтрака, - проворковала Мари и показала ему язык.
Мишель, улыбаясь, поднялся за ней.
- Я могу сходить один. По дороге скажу Барбаре, чтобы Полин принесла тебе завтрак.
- Маркизы тебе мало? Еще и Полин? – засмеялась Мари. – Или, может быть, Барбара? Нет уж, пойдем вместе. Если считаешь, что они довольно выспались, чтобы вытащить их из кроватей, то так тому и быть, хотя я считаю…
В этот момент ее тирада была прервана лошадиным ржанием во дворе. И до них донеслась не менее смачная тирада конюшего, отдававшего распоряжения бестолковому Филиппу. Мари, схватив мужа за руку, торопливо засеменила к окну, где разворачивалась прелюбопытная сцена.
- Велено же было отправить за Игнисом человека? – бушевал конюший. – Велено! Так какого черта, дурья твоя башка, коня до сих пор здесь нет? Что сказать Его Светлости?
- Так болен конь! – возражал Филипп. – Куда его гнать-то в такую погоду. Да и я дурак, что ли, чтобы в ночь ехать?
- Велено было – к утру собрать все!
- Так это уже не ко мне! И даже не к вам!
- А что я Его Светлости скажу?!
Мишель немедленно оторвался от окна и посмотрел на Мари.
- Видишь! Идем скорее. Мы можем опоздать, и они уедут. Это вполне в духе маркиза, - заявил король, решительно потащив жену за собой. – А потом я тебе обещаю, мы будем есть хоть целый день. Тем более, сегодня Рождество!
- Главное – береги нос, - засмеялась Мари, следуя за своим мужем.
- Генриетта с маленьким Сержем уже ждут внизу. Ваш дульцимер в сундуке. Мы можем отправляться, - одетая для дальней дороги, Катрин подошла к маркизу де Конфьяну. – Мне не терпится уехать.
- Да уж, главное, что не забыли дульцимер, - хохотнул Серж. – Я вчера весьма неловко позабыл его в саду. Цел он хотя бы?
Он отошел от окна, возле которого забавлялся, слушая перебранку конюшего и конюха.
Удивительным было это утро. Спокойным и тихим. Потому что на душе его было спокойно и тихо. У него, как и неделю назад, была жена, которую он любил до самозабвения. Был сын, без которого он не мыслил своей жизни. И был его дом, куда он стремился всеми силами души. Все остальное вдруг сделалось совсем неважным.
Он поймал ладонь Катрин и нежно прикоснулся к ней губами.
- Вы же знаете, - тихо проговорил маркиз, - то был мой любимый дульцимер. Второго такого нет во всем королевстве.
- Я знаю, - улыбнулась маркиза, - потому велела, чтобы его отыскали в саду.
Она неотрывно следила за Сержем, словно боялась, что, как только она перестанет смотреть на него, он исчезнет. Или она проснется. Катрин все еще не верила до конца ни в то, что произошло три дня назад, ни в то, что все это оставлено в прошлом.
Но он только покачал головой, будто раздумывал о чем-то. А потом сказал:
- Я позабыл о том, что мы собирались посетить местного ювелира. А теперь совсем уже нет времени.
Серж достал из кошелька, висевшего на поясе, крошечный кожаный мешочек и повертел в руках.
- Это должно было стать довеском к рождественскому подарку. Но… Выходит, что это подарок.
Развязал шнурок на мешочке и высыпал себе на ладонь небольшую серебряную брошь с изображением розы. Работа казалась несколько грубой, но что-то неуловимо прекрасное было в этой незатейливой вещице.
- Мне она досталась от матери. Она надела ее на меня в день моего отъезда в святую обитель, когда волей отца я должен был стать монахом. Это был знак ее любви ко мне. Теперь же я хочу, чтобы это было знаком моей любви к вам.
Катрин взяла из его ладони брошь и с замиранием сердца рассматривала ее. Этот простой подарок взволновал маркизу до глубины души. Она почувствовала, как слезы набегают на глаза.
- Я всегда буду носить эту брошь. И так ваша любовь всегда будет со мной, - не желая омрачать праздник своими слезами, Катрин спрятала лицо на груди мужа и глухо проговорила: – Свой же подарок вы получите только дома.
- В таком случае мне не терпится поскорее туда отправиться, - усмехнулся маркиз, взял Катрин под руку и направился прочь из комнаты. – Если, конечно, королевский конюший в состоянии решить вопрос относительно лошадей. Что-то я уж больше часа наблюдаю за его потугами. А еще даже сундуки не разместили. Любовь моя, мы ехали всего на несколько дней, что во всех этих сундуках? Неужели все это пригодилось?