Как и во всякой борьбе, в философской тоже бывают невинные жертвы. Ею и оказалась возможность материалистического прочтения онтологической истины, которую можно было бы осуществить еще в XVII–XVIII веках, опираясь на авторитет того же самого Аристотеля. Но Гельвецию, Гоббсу, Локку, Ламетри, Дидро, Кондильяку и другим мыслителям Нового времени почему-то показалось, что онтологическая истина намертво связана с идеализмом и теологией, хотя гносеологическая истина эксплуатируется и тем и другим не в меньших масштабах.
Повторюсь, необходим специальный анализ социальных, гносеологических и психологических причин того, почему материалисты Нового времени нашли материалистическую трактовку гносеологической истины, а онтологическую истину оставили идеализму и теологии, даже не попытавшись найти ей вариант материалистического прочтения. Речь о том, что они сознательно не сделали попытку материалистической интерпретации онтологической истины, хотя в их текстах много высказываний, говорящих об истинности вещей. Абсолютизация гносеологической истины из философии Нового времени перекочевала в «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина (Ульянова), что при известных обстоятельствах превратилась в запрет даже заикаться об онтологической истине, даже с оговорками, что речь о ее материалистической трактовке.
Материалистическая алетеология (или веритономия) до сих пор хромает на одну ногу — на абсолютизацию гносеологической истины. Как мне лет десять назад показалось, что материализм и диалектика, освобожденные от идеологических и политических оков, воспрянут и продемонстрируют свою богатырскую мощь. Прогноз не оправдался. Небольшая, но очень крикливая часть отечественных философов занялась огульным охаиванием философии советского периода, другая часть принялась ликвидировать «белые пятна» из истории отечественной и зарубежной философии, третья — пересказом известных достижений диалектического материализма в терминах (зачастую плохо усвоенных) западных философов, выдавая это за философскую новацию. Первое уже наскучило, второе скоро закончится. Что тогда останется делать?
Рост философов, как известно, отличается от роста грибов после дождя. Первым нужна традиция, родная, связанная тысячами нитей с отечественной экономикой, политикой, моралью, искусством, наукой, стилем мышления и чувствования, т. е. нашей общей судьбой.
У материализма и диалектики есть алиби: они придуманы не большевиками, Лениным и Сталиным, они возникли за десятки столетий до них. И переживут тех, у кого «не хватает ума» в страсти борьбы увидеть рациональное не просто в материализме и диалектике, а даже в «диалектическом материализме» советского периода. Как христианская идеология не является тождественной практике инквизиции, так диалектический материализм нельзя отождествлять с практикой большевистского социализма.
Мы неоднократно устно и публично выступали за реабилитацию в материалистической философии онтологической истины, указывая, что абсолютизация гносеологической трактовки лишает категорию «истина» ее общефилософского статуса. Она превращается в незначительную категорию лишь одного раздела философии — гносеологии. Должно быть понятно, что такое ограничение «сферы влияния» не соответствует ее действительной роли и значения. Незаслуженно отрезанная половина категории «истина» — онтологическая истина — сначала оскорбительно унижена непониманием ее места в философии, а затем долгие годы была под идеологическим запретом, и ныне замалчивается по инерции консерватизма мышления. Если это не трагедия, то что?
«Таковы, — размышлял мистер Пиквик, — и узкие горизонты мыслителей, которые довольствуются изучением того, что находится перед ними, и не заботятся о том, чтобы проникнуть в глубь вещей к скрытой там истине»{68}.
В этой фразе, кроме словесной формы, нет ничего оригинального. Поверхностное знание о вещи (эмпирический уровень) еще не дает полного знания о ней. Чтобы знать все о вещи, надо погрузиться в глубины ее строения, связи частей и элементов, закономерности и т. д. Но формально фраза говорит о другом. Идем в глубь вещей и там есть истина? В глубине вещи никакой «истины» нет. Там есть вещество — и все. Есть еще структурные связи. Есть движение частиц, влияющих на изменение вещи в целом. Но никакой истины нет. В «глубине вещей» — это образное выражение, а не прямой смысл. Речь о более основательном познании вещей. Если познавательно глубоко проникнуть в глубь вещей, до того уровня, когда существование адекватно сущности, то наше познание достигнет такой точности и полноты, что можно говорить, что наше знание о вещи уже стало истинным. Если мы знаем лишь характеристики существования, то это еще лишь мнение, а не истинное знание. Эту грань между мнением и истинным знанием о вещи искали многие, начиная с Демокрита и до Гегеля.