После чтения огромной массы работ, участия на многочисленных конференциях и конгрессах, посвященных Канту, создается впечатление, что Кант состоял из одного думающего мозга, из одной думающей головы, что Канта-человека вовсе и не было. Кто в этом виноват: сам ли Кант или его адепты и исследователи, сказать однозначно трудно. Все-таки, вероятно, больше — приверженцы и поклонники, которые выхолащивают из творческой жизни Канта его «о бытие» (обыватель). Сам Кант свое здравомыслящее и обывательское присутствие демонстрирует и в докритический и критический периоды.
Статья «О педагогике» написана и не с позиций докритического периода, и не критического. Перед нами «третий Кант», которого точнее было бы назвать «трагическим Кантом», в котором, как в алхимическом тигле или реторте, растолчена и перемешана вся личная и творческая жизнь Канта, размашисто перечеркнута вся прожитая жизнь, поставлен жирный крест на всем, что сделано им за известные два периода жизни. В этой статье лишь в малой степени присутствуют как докритический, так и критический Кант. Перед нами Кант, представший перед вечностью и бесконечностью один на один, и осознавший всю бессмысленность прожитой им жизни и содеянного. Рассмотрение в статье «О педагогике» онтогенеза с позиций обыденного сознания свидетельствует, что в конце жизни вдруг пришло озарение, что жизнь каждого из нас, какая бы она ни была — веселая или скучная, долгая или короткая, благополучная или злополучная, одним словом, любая — ноуменальна. И что хуже всего — она ноуменальна не вообще, не для других, а для себя прежде всего! Никто никогда не узнает, кто он. Никто не узнает самого себя, своего «Я», каким бы содержанием он ее не заполнил — хоть полувековой творческой жизнью, хоть бомжованием. Все суета и бессмыслица! Этой статьей Кант размашисто перечеркнул всю свою жизнь, поняв суетность и тщетность индивидуального бытия у порога небытия. Он осознал, что все им сотворенное не имеет значения ни для него самого, ни для других. «Все суета и томление духа» — таков жизненный итог бедного «старика Иммануила».
Можно, конечно, найти различные конъюнктурные причины и объяснения появлению статьи «О педагогике». Но Кант подписался под этой работой на восьмом десятке жизни не случайно, не по небрежности, не по старческой беспомощности и лени, не потому, что она никакой уже роли для него не играла, а сознательно, заявляя, что все, сделанное им прежде и как ученым, и как философом пасуют перед истинами обыденного бытия и сознания. Высшая мудрость бытия в обыденном взгляде на вещи, таком, каким Кант смотрит в этой статье на то, как формируется то самое человеческое сознание, в котором есть и априорные схемы чувственного познания, и трансцендентальная логика (трансцендентальная аналитика и трансцендентальная диалектика), и трансцендентальная апперцепция и все остальное, что можно найти в «чистом и практическом сознании» (по Канту). Ни докритическое (научное), ни критическое (философское) познание не могут дать ничего более глубокого, чем обыденный взгляд на такую «вещь в себе» как онтогенез (социализация и индивидуализация человеческого детеныша). Эта статья, анализ которой мы ниже приведем, полна совершенно некритических, обывательских измышлений по поводу формирования из новорожденного человеческого детеныша разумного человека.
Критическая философия Канта — это методологический тупик, из которого каждый может рыть свою философскую туннель в любом направлении, куда хочет и куда может. Кантовская критическая философия поэтому может казаться нарративным фундаментом для всех философских течений XIX-XX веков. Критическая философия есть та точка, от которой все разбегаются в разные стороны, независимо друг от друга и от Канта. С этой точки рукой подать до Гегеля и Шопенгауэра, Маркса и Ницше, меньше, чем до экзистенциалистов и прагматиков. Рационализм и иррационализм одинаково безразличны к критической философии Канта в смысле свободы выбора вектора развития философской мысли, аналогично, как и материализм или идеализм.