Второй же, прочистив голос, от души заблеял, вслушиваясь и наслаждаясь звонкой мелодией бараньего естества, понимая, что слышит эти звуки в последний раз. Счастливчика загрызли. В пиршестве, скрывая отвращение, участвовал и урчал от показушного удовольствия «умный» баран, который прожил в стае, завывая по ночам на Луну, до старости. Вид здорового волка, естественно, ему не вернулся, и его долго еще считали в стае «паршивой овцой» с отклонениями, которой место не в стае, а в стаде. Многое стало привычным, лишь сны, пожалуй, оставались без изменения — бараньими.
Когда волки стали досаждать соседней деревне, на них устроили облаву и перебили. Люди были удивлены: в стае волков оказалось всего один старый волк, а все остальные были подстриженные под волков бараны и козлища»{190}.
Трудно быть героем, тропинка на Голгофу не очень-то затоптана, ибо каждому хочется подольше пожить и походить по широким асфальтированным проспектам.
Героизм и состоит в том, чтобы не быть не только бараном, но и волком, а суметь сотворить свою судьбу по законам красоты, доброты и истины. Владимиру Семеновичу Высоцкому это удалось сделать. Тем выше его величие, что он сумел это сделать, во-первых, в подлом веку, во-вторых, в подлом государстве, в-третьих, среди… волков и козлищ. Ницше делил бытие на Дионисийский и Аполлоновский уровни. Первый — истинный, где нет привычных для Аполлоновского уровня иерархий, систем, порядка, отнимающих у людей необходимость в каждый момент своей жизни самим принимать творческое решение. Второй уровень — мир застывших обломков реальной жизни, где все навсегда заранее расписано для ленивого ума и для душ, не желающих нести ответственность ни за себя, ни за других. Люди (в терминах Ницше «толпа»), образующие «народ», живут в Аполлоновском мире. Политика, право, религия, мораль и так далее — все заранее уже упорядочили и расписали, как человеку правильно жить. Ему не надо себя утруждать поиском истины, они уже даны в готовом виде. Надо лишь заучить и пунктуально выполнять. Такова повседневность обычного человека и банальной жизни. Но среди людей время от времени появляются те, кто не желает терять своей дионисийской природы, хотя бы даже обрекая себя на страдания или даже на смерть. Для толпы они «глупые бараны», не понимающие здравого смысла повседневной жизни, где надо насиловать свое естество для удобства и утилитарной пользы. Ницше называет их «сверхчеловеками». Они творят новый пласт Аполлоновского порядка, который новое поколение «умных баранов» будет принимать за истины последней инстанции, а прежний «сверхчеловек» станет своим для всех представителей толпы народа — от рафинированного интеллигента до уголовника. О причине этого мы уже говорили выше. Высоцкий завоевал право быть самим собой, непохожим ни на кого. Он не принадлежат ни государству, ни народу, ни нации, ни партии, ни отдельному человеку. Поэтому он ничей и общечеловеческий, ибо реализовал естественное право, данное каждому, но реализуемое лишь единицами. Как Аполлоновская инструкция звучат слова другого великого русского поэта:
Может тогда удастся каждому из нас прожить именно свою жизнь, а не ту, что подкидывает случайность рождения: родителей, образования, политических, правовых и других норм.
5. Саламандра
В институте все звали его Саламандрой — никто не помнил и не знал почему, впрочем, никто и не придавал этому слову другого значения, чем то, кого оно обозначало. А принадлежала эта кличка невзрачному мужчине неопределенных лет. В том удивительном человеке все было поразительно стандартно: прическа была дозволенная (не знаю, есть ли такой приказ, где устанавливаются формы причесок преподавателей Вуза. Наверно, нет. Но глядя на его прическу, почему-то думалось, даже появлялась уверенность, что такая бумага должна быть и там говорится именно о такой прическе), одевался он так, что обыкновенный костюм сидел на нем, как хорошо подогнанная униформа, и мог быть признан модой любых последних трех столетий. Выражение лица, глаз, тембр голоса и даже походка — все имело значение и соответствовало требованиям, уставам, нормам, общепринятым представлениям, т. е. было кем-то или чем-то дозволено. И сам он весь казался каким-то удивительно гармонично-стандартным и соответствующим каким-либо инструкциям и правилам. И отношение его к людям, а людей к нему также было в рамках установленных правил. Студенты, не успевшие еще отвыкнуть от школьных привычек, заметив его в конце коридора, бросались в аудитории с криком: «Саламандра шлепает». Хотя он никогда не шлепал, а шел тихо, аккуратно. Был он, несмотря на всю свою обязательность, каким-то неуютным существом. Даже его чрезвычайное умение — быть незаметной фигурой постоянно и всех раздражало. Товарищи по работе (а иных у него, кажется, и не было вовсе) видели его редко, на собраниях и заседаниях кафедры он отмалчивался или говорил то, что полагалось и нужно было. Голосовал «за», когда все голосовали «за», «против», когда все «против». Работу свою делал также аккуратно, как и ходил: ровным красивым почерком писал отчеты, протоколы, заполнял журналы, на занятия никогда не опаздывал, срывов не допускал, всегда успевал выполнить программу. Если просили, проводил и дополнительные занятия, подменял заболевшего коллегу, причем о том никогда потом не напоминал. Менял курс своих лекций, если менялась программа. Прежде чем сдать требуемую статью, сравнивал свой текст с чужими: не сказал ли чего-либо своего, от себя, но цитаты и ссылки приводились им в нужном, ограниченном количестве.