— Полно, не плачь, всё равно, не ты, другие бы отцу; сказали, не утаиться бы мне от его гнева, — говорила ей Галя.
— Светик ты мой ненаглядный, сердце ты моё золотое, думала я лучше сделать, не чуяло моё сердце, что отец твой, как зверь лютый, родного детища не пожалеет....
— Слушай, Оксана, до Авсеня всего два дня осталось, а там принесут меня в жертву... в последний раз исполни, о чём тебя попрошу.
— Проси, родная, всё для тебя сделаю ...
— Узнай, что с ними, успели ли укрыться, живы ли, да передай от меня последнюю весточку.
— Это вороги-то? колдуны-то? что приворожили тебя, сгубили моё дитя ненаглядное? Сгинь они, настигни их лютая смерть.
— Полно, не вороги они, не колдуны, они добрые люди. Коли любишь меня, не кляни их, вспомни, что последние дни мы с тобою вместе...
— Ин будь по-твоему, голубка моя; хоть и ненавистны они мне, а не могу я тебе не угодить. Разыщу их, постылых, разузнаю всё, что знать желаешь, передам от тебя весточку лиходеям этим...
Галя ожила и даже как будто повеселела. Она быстро оторвала кусок холста от рубахи и написала на нём несколько строк палочкою, которую обмакнула в склянку с тёмною жидкостью.
Чуть забрезжила первая заря, старая Оксана уже, как кошка, кралась по лесу, осматривала тропинки, оглядывала деревья, — она знала, что хотя во все стороны разосланы гонцы от князя искать христиан, ни один из них ещё не напал на их след.
Вдруг она сообразила что-то, круто повернула вправо и почти бегом пустилась через поляну, через болотные кочки, через ручей...
— И как это мне прежде в голову не пришло! — бормотала она на ходу. - На старости лет память отшибло...
В густой чаще за болотами высился ряд невысоких песчаных холмов, которые с одной стороны сходили в долину отлогими скатами, с другой — крутыми обрывами висели над пропастью, в которой шумел быстрый, глубокий ручей. Это был Дидов яр, заколдованное место, как говорили в народе, жильё русалок и леших. В самой средине Дидова яра виднелся узкий спуск. Оксана смело поползла по этому спуску, цепляясь за стволы и корни. Внизу она осмотрелась, приметила на сырой глине следы, нагнулась, с минуту разглядывая их, потом быстро пошла в ту сторону, куда они вели. Через полчаса она уже стояла у низенькой пещерки. Вход искусно скрывался за нависшим кустарником и мхом, но от зорких глаз Оксаны он не укрылся, и она ползком пролезла в узкое отверстие.
В маленькой, полутёмной келье, при тусклом свете лампады, сидели Андрей и Аннушка. Андрей нагнулся над книгой, Аннушка задумчиво смотрела на мерцавший огонёк.
Увидев Оксану, они вздрогнули.
— Не бойтесь — сказала она, — хотя и вороги вы нам, но не с местью пришла я к вам, а послала меня Галя, бедное моё дитятко! Вот и весточка от неё.
Аннушка жадно схватила лоскут, пробежала его глазами и вскрикнула.
— Отец, отец! Галю казнить хотят...
Старик Андрей вздрогнул. Молнией пронеслась в его голове мысль, что он будет повинен в её смерти, что не отстоял он Гали, убежал от опасности...
Он привстал и снова тяжело опустился на срубленную колоду, на которой сидел.
Расспросили Оксану, и она с неутешными слезами рассказала всё. Аннушка ещё больше побледнела, глаза её раскрылись, точно она видела перед собою что-то ужасное.
— Отец! Я не могу её так оставить, — сказала она тихо, но твёрдо, — благослови меня, отец, я пойду к ней и умру с нею...
Андрей хотел что-то сказать, но то, что он чувствовал, не укладывалось в слова, он молча стал на колени и начал горячо молиться.
Оксана забыла в эту минуту, что перед ней христиане, вороги, что она их только что кляла, она видела одно: эта бледная девушка идёт навстречу страшной опасности. Ей стало жаль её.
— Перестань, девушка, — сказала она Аннушке, — Зачем тебе идти на верную смерть? Вон у тебя отец есть, как его оставишь?
Аннушка вздохнула.
— Пусть казнят меня вместе с Галей, наша вера учит нас не страшиться смерти, а Гале со мною легче будет...
Оксана слушала её и дивилась.
— Старик, — сказала она Андрею, неужто пустишь ты её, неразумную, на верную смерть?
Андрей встал. Лицо его было печально и строго.
— Да, пущу, пусть делает, что ей сердце подскажет. Мы виновны, что не защитили Галю, убежали, себя пожалели, а о ней, нашей голубке, и не подумали. Иди дочь моя, Бог тебя да благословит!
Голос его дрогнул, он благословил Аннушку и долго молча держал её в своих объятиях.
— Прости, отец, — сказала девушка тихо.
— Иди, дитя! Видно, Бог хочет испытать нас, иди и прославь имя Его.
Оксана не выдержала:
— Где же это видано? Ведь не пожалеют они её, слышь ты, старик, уж коли Гали не пожалели.