– Этот город будет разрушен! Ни одна кровля не останется на своих стропилах, ни один мужчина, ходивший к проституткам, не останется в живых! – Миролюбивый старец наконец сдался перед требованиями Эль-Шаддаи, но в этот момент он не знал, что слишком поздно покорился ему.
В своей решимости сокрушить Макор он стал подобен юному воину; вооруженный лишь могучей силой духа, он опять превратился в примитивного человека пустыни, который предстал перед разлагающимся городом. Но постепенно он стал осознавать, что действенные военные решения теперь принимает Эфер, который, несмотря на свои раны, повел отца и братьев на вершину горы. На этот раз им удалось сбросить вниз оскорбительный монумент, который их ибри воздвигли в честь Эль-Шаддаи. И когда они уже были готовы спускаться с вершины, Эфер крикнул:
– Давайте сбросим и Баала!
Старик пытался остановить своих сыновей, когда они взялись за оставшийся камень, предупреждая их:
– Не делайте этого! Мы боремся лишь со скверной! Здесь правит Баал, и Эль-Шаддаи принимает его!
Но упрямый Эфер крикнул:
– Мы воюем и против Баала! – и оттолкнул отца. Взявшись за монолит, он позвал братьев на помощь, и они скатили камень по склону горы.
То был поистине революционный поступок. Ибо он был совершен за сто пятьдесят лет до того, как Эль-Шаддаи, представ в своем последнем воплощении как Яхве, на Синае вручил ибри свои заповеди, требующие отказа от всех прочих богов. И Эфер предвидел такой ход развития, когда действовал в соответствии с принципом, что Эль-Шаддаи – верховный бог не только колена Цадока, но и всех других. Но когда Эфер гордо высказал это свое понимание, Цадок знал, что мальчик ошибается.
– Эль-Шаддаи не высказывал такого желания! – загремел старец. Но Эфер не обратил на него внимания, словно сквозь туманные дали времени он уже предвидел, в кого должен превратиться Эль-Шаддаи. И этой ночью, пока раненый молодой предводитель излагал другим свой план взятия Макора, Цадок осознал, что не принимал в нем никакого участия. «Он родился из юной отваги, – сказал он себе, – которой хватило, чтобы свергнуть камень Баала». Пришла минута, когда он был вынужден признать, что главенство ускользает от него.
Пока остальные планировали грядущую битву, он в одиночестве бродил в оливковой роще, ища возможности поговорить со своим богом. Он нуждался в его указаниях. Трудно определить смысл слов «он говорил со своим богом». Конечно, Эль-Шаддаи нельзя было призвать по своему желанию, как пророчицы в соседнем Эн-Доре обращались к оракулам. Много раз, когда Цадок нуждался в советах Эль-Шаддаи, никто так и не появлялся. С другой стороны, Цадок ни в коем случае не страдал умственным расстройством, как предположила его дочь. Он не слышал потусторонних дьявольских голосов. Никогда он так ясно не отдавал себе отчета в происходящем, как в те минуты, когда говорил с Эль-Шаддаи. Может, объяснение крылось в том, что, когда ибри попадали в предельно критическую ситуацию, особенно в моральный тупик, и надо было незамедлительно принимать решение, оно приходило к ним из какого-то пустынного места. Голос мог раздаться совершена неожиданно, голос, который все знал и понимал, но его нельзя было вызвать просто так, потому что Эль-Шаддаи появлялся, только когда был готов к этому. Но на этот голос можно было положиться, поскольку от бога поступало полное и исчерпывающее послание. Вот и на этот раз, когда патриарх в поисках божества бродил меж деревьев, Эль-Шаддаи не стал скрываться ни в пылающем кусте, ни в пламенеющих скалах. Он шел рядом с Цадоком, ведя с ним последний крупный разговор о том, что он предлагал старику.
– Грязь и низость будут уничтожены, – заверил его Эль-Шаддаи.
– А стены – сможем ли мы проникнуть сквозь них?
– Разве я не обещал тебе в пустыне: «Стены откроются, чтобы принять тебя»?
– В соответствии с планом Эфера?
– Разве я не говорил тебе: «Сыновья умнее отцов»? Пусть даже в соответствии с планом Эфера.
– То есть мой упрямый сын был прав, свергнув Баала?
– Он поторопился, потому что еще не пришло время, когда я прикажу людям не иметь иных богов, кроме меня.
– Простишь ли ты моему сыну его самонадеянность?
– Ему предстоит вести мой народ в битву, а таким людям нужна самонадеянность.
– А я? Я ведь всегда искал мира, Эль-Шаддаи. Когда город будет взят, что я должен буду делать?
– Уничтожать мерзость.
– И хананеев?
– Мужчин ты перебьешь. Всех мужчин в городе. Детей ты примешь, как своих собственных. Женщин же ты поделишь – каждому мужчине в соответствии с его потерями.