В первой половине I тысячелетия до н.э. китайские источники кратки и содержат лишь описание политической истории. Эти описания даны в одинаковой форме и для древнекитайских государств, и для их соседей на юге — государств «прото-Юго-Восточной Азии». Рассмотрение древнекитайского общества как центра, а всего остального — как варварской периферии еще только складывается, и концептуальные аберрации минимальны для китайской исторической традиции этого времени, тогда как пространственные — о сильных и больших, но далеко расположенных государствах — велики. Описаний стран нет, есть лишь история, причем в основном наиболее близких к землям древних китайцев государств.
С середины I тысячелетия до н.э. информация становится более разносторонней, появляются описания, характеристики отдельных сторон жизни государства Вьет (Юэ) в сочинениях по военному искусству, в книге «Речи Царств» (Гоюй), в биографиях и т.п. С III—II вв. до н.э. появляется новый, важный для древней истории Юго-Восточной Азии вид источника — описание дел в соседнем государстве, его внутренней и внешней политики [наиболее характерны главы о Намвьете (Наньюэ) и других вьетских государствах у Сыма Цяня и соответствующие сведения, внесенные в «Ханьшу»]. Внимание к древним вьетским государствам, в том числе и к государству предков вьетнамцев — Аулаку — диктовалось как новой ситуацией (противостояние вьетских государств империям древних китайцев), так и изменением характера древнекитайских исторических источников в это время и общим ростом как созданного, так и дошедшего до нас объема текстов. Но после захвата этих государств в 111 г. до н.э. описания такого рода резко уменьшаются в числе на несколько веков, так как вьетские земли стали рассматриваться как провинции, описания которых появились лишь века спустя, включали гораздо меньше информации, в основном административного характера. Остальные же страны Юго-Восточной Азии мало интересовали империю Хань, и информация о них стала поступать позднее из сочинений, созданных по преимуществу [378] в южных царствах (У и др.). Заморские связи — основной источник информации древних китайцев о невьетских странах аустрического мира — были у империи Хань крайне незначительны. От этого времени дошли лишь краткие описания правлений части ханьских губернаторов, упоминания о восстаниях и их подавлении, части биографий крупных деятелей, если им приходилось служить во вьетских землях, сведения об изменении административного устройства и краткие налогово-статистические сведения.
Интерес к странам Юго-Восточной Азии усиливается в III в. н.э., но не в собственно китайских царствах, а в южном царстве У, возникшем на месте ряда вьетских государств, Унаследовав традиционные связи с другими государствами Юго-Восточной Азии, царство У продолжало поддерживать с ними оживленные и разнообразные контакты. Это привело к появлению целого ряда сочинений с описаниями этих стран и поездок туда официальных лиц. Интерес к югу был связан и с активными контактами с буддийскими центрами Индии и обусловлен распространением буддизма в III—V вв. в верхах китайского общества. Этот период «культурной открытости» сопровождался возросшим интересом к путешествиям и к географическим знаниям о сопредельных районах. Географические описания этого времени сообщают много интересного об экономике, культуре и политической истории многих стран Юго-Восточной Азии. Наиболее интересная подборка таких сведений (о Малаккском полуострове) содержится в книге П. Уитли «Золотой Херсонес». Но в начале средних веков подобные контакты ослабли, приток информации и ее воспроизведение в текстах сократились в объеме, сводясь во многом к сообщениям о прибытии купцов из этих стран, обычно рассматривавшимся как «принесение даров».
Как видно из этого краткого описания, у древнекитайских авторов имел место интерес то ко внутренней политике, то к географическим описаниям, то к административной деятельности, а порой не было практически никакого интереса. Все это имело следствием односторонность описаний, а то и их отсутствие. Помимо этого имеющиеся описания содержали в различной степени и искажения, обусловленные культурно-исторической традицией. На смену описанию государств Дальнего Востока и «прото-Юго-Восточной Азии» как одинаковых пришло противопоставление «культурного» центра и «варварской» периферии, из него вышла концепция цивилизаторской миссии по отношению к «варварам». Отсюда вытекало нежелание рассматривать [379] культурные достижения соседних государств (помимо связанных с буддизмом в III—V вв. н.э.), а порой — и откровенные выдумки (о распространении китайскими администраторами, а порой и послами, культурных достижений, таких, как одежда, умение пахать землю и т.д., в то время как не только археологические свидетельства, но и данные древнекитайских источников доказывают наличие соответствующих явлений до контакта с китайцами). В то же время географические описания содержат массу ценных сведений, поскольку имели целью предоставление администрации справочных данных, а не рассказ о «чудесах далеких стран». Реалии передавались достаточно точно, хотя из-за регулярной переписки старых трудов имеются заметные искажения (особый вид искажений, связанный со «скрытым цитированием» источников, порой удаленных на века).